Всё сводится к Дину. И Сэм тоже. Он прыгнул в геенну огненную не для того, чтобы спасти мир.(c)
Вот что получилось на строки из песни War - Poets Of The Fall
Так покажи мне свое настоящее лицо,
Нарисуй линию горизонта,
Потому что мне всего лишь нужно твое имя,
Чтобы назвать причины, почему я сражался...
Когда я думал, что сражаюсь в этой войне один...
Они захлопывают ворота Ада. Дин убивает Желтоглазого сукина сына.
Вроде бы – все хорошо. Почти все живы – жаль, но не все.
Человечество спасено – да здравствует счастливый конец истории. Вроде бы.
Только вот незадача - нет никакого праздника, фейерверков и фанфар, а впереди, вдоль дороги всего лишь длиною в год - вой адских псов.
Они торчат в доме Бобби, свалившего хер знает куда, неделю: у Сэма ноет спина - шрам точно по центру позвоночника, а Дин весь изломан после схватки с Азазелем - он прихрамывает и кривится при каждом движении.
Что ж - нафиг все, им нужен короткий перекур.
Чертов дождь, кажется, идет уже сто лет.
Сэм слышит - дождь стучит по крыше, по ржавым остовам автомобилей, по траве, по земле – везде, всюду, гвоздит плотным речитативом, долбит точно в цель, прямо в сердце:
« Дин. Ад. Дин. Ад. Попадет- попадет. Дин. По-па-дет в ад. В ад. Ад-ад-ад-ад. Ад».
Сэм стискивает зубы. Он не может спать. Не может есть, пить. Он дышит через раз. В груди так сильно болит – особенно ночами.
Прекрати, дождь! Заткнись, лживое дырявое небо!
Сэм горбится у раскрытого окна – над очередной книгой – чтоб найти способ обойти долбанного демона перекрестка. Он должен любой ценой спасти Дина от сделки и отступать не намерен, как бы Дин не запрещал.
Дин улыбается Сэму преувеличенно- бодрыми улыбками; дурея от вынужденного безделья, разбрасывает по дому грязные носки и требующие стирки футболки, но не просто на виду, а прячет их в тайные места, подкидывая Сэму план дома с начерченными стрелками - « найди сокровища, Сэмми!».
Он уделывает зубной пастой зеркало в ванной, рисуя на нем два члена – один из них явно длиннее и толще: « угадай, который твой, мелкий».
Он ест на постели, часами смотрит порнушку по телевизору, последовательно забывая выключать его перед походом в бар, в котором регулярно напивается и трахается каждый вечер, судя по тающей коллекции презервативов.
Дин словно проверяет границы терпения Сэма и заодно свои собственные рамки.
У Сэма железная выдержка, а Дин…
Дин сходит с ума. Он говорит, что от скуки – охоты нет, и не предвидится, Импала вычищена давным-давно, оружие смазано, ножи заточены, так что делать совершенно нечего и это бесит.
– Это бесит, Сэмми, – говорит Дин. – Все - бесит.
Сэм захлопывает бесполезную книгу, поворачивается к Дину, смотрит - весь – слух, внимание, ожидание, готовность – « что, Дин? Что ты хочешь? Что мне для тебя сделать?»
Он сможет – для Дина - все, и даже больше.
Дин психует еще сильнее.
– Сэм, надоело.
– Ты о чем?
– Ни о чем. Проехали. Как насчет дела? Нашел хоть что- нибудь?
– Нет. Пока ничего.
– Бобби?
– Не звонил.
– Охренеть. Что ты там читаешь?
– Дин. Ты знаешь, что я ищу.
– Фигня, брось. Сходи в бар, развейся. Трахнись, спусти пар, что ли… Монах. Не, епт, монашка!
– Прости. Не хочется.
– А что хочется? Без толку пялиться в книги? – ворчит Дин. – Я что – плохо объяснил? Сделку не отменить. Все. Точка.
– Я попытаюсь.
– Зануда. Ботан чертов. Не смей, я сказал.
Сэм отводит взгляд, одергивает рукава своей рубашки, упрямо молчит.
– Господи. Гребаный идиот, – шипит Дин. Хватает с вешалки куртку, выходит за дверь. Дом трясется от удара двери, будто вздрагивает.
Сэм знает, что Дин не зол.
Он мчится в ванную – его выворачивает желчью и стоном.
Он не плачет.
На восьмой день звонит Бобби. Сэм берет трубку, потому что Дин мертвецки спит после ночи в баре.
От него несет алкоголем, сексом и отчаянием.
Раскинулся на диване – простыня съехала вбок, одеяло на полу, но подушка на месте – и руки Дина под ней – на рукоятке ножа.
– Парни, вы там как? Очухались?– сипит Бобби и громко чихает. Он всегда так, когда нервничает - Сэм слушает добрых минут пять, как Бобби сморкается, сопит носом, откашливается. Булькает пивом – ему вдруг приспичило промочить горло.
– Дин в норме, Бобби. Ээээ… Не переживай за нас.
– Щенок, – хмыкает Бобби. – «Не переживай». Поздно срать, когда по уши в дерьме, ага. Ладно - есть дело – херова куча оборотней. Вермонт, Сиэтл.
– Мы – в деле.
Сэм решает дать Дину часа три сна, но Дин просыпается раньше.
– О-о-о-о! – не совсем трезво ухмыляется, когда Сэм пододвигает к нему поближе аспирин и бутылку минералки. – Сэмми! Ты – лучшая Саманта.
Лениво и насмешливо:
– Горшок припрешь?
Сэм закатывает глаза. Раньше, в прошлой жизни, когда он еще не умер, Сэм обиделся бы на Дина, фыркнул, выругал бы его, в конце концов, но теперь не может.
Дин, будь со мной. Таким. Любым. Только будь - всегда.
В дальнем гараже пахнет трухой, грибами и прелыми опилками – концом сентября.
Сыро, душно.
Они льют серебряные пули с сердцевиной из освященного дерева – готовятся к охоте на оборотней.
Вернее, Дин льет жидкое, как святое сияние - из церковных крестиков, и руки у него не дрожат - после полубессонной ночи, а Сэм так, на подхвате. Рядом.
– Подать форму?
– Ну, подай.
– Давай, я подержу горелку.
– Сам справлюсь.
– Есть, вставил сердцевины.
– Черт, Сэм, я не слепой!
– Подожди, Дин, не хватай пулю, обожжешься! Дин, перчатки!
Дин смотрит нечитаемым взглядом. Сухо спрашивает:
– Долго еще?
– Что?
– Долго будешь наседку изображать?
– Прости, Дин, я…
– Нет, я понимаю – одежду там в прачку отволочь, или кофе в постель, но на деле… Ты и на охоте будешь кудахтать? Совсем крыша поехала? А? Отвечай, черт тебя дери!
– Отвали, Дин, - беспомощно просит Сэм, задыхаясь.
– Отсоси!
– Сам соси, - вырывается по инерции, по старой памяти, но – тухло, мутно, жалко.
– Да пошел ты! Хватит! Сопливой жалостью, как клопа ногтем, давить будешь?
Сэм резко разворачивается, вылетает на улицу, в темноту. Прочь – с глаз Дина.
Лупит ногой по дырявому ведру у крыльца. Вдыхает соленую наркоту - траву ночи как черный дым - на него накатывает чувство вины и слепящее раскаяние. И правда – он же идиот. Придурок! Урод хренов! Нельзя, нельзя так с Дином!
В небе - серебряные звезды, стреляют, как картечь, больно, но не до смерти. В непроданную душу.
Где ты, Бог? Где ты?
Они гонят на восток, прямо на солнце.
Сэм хотел бы так – вечно, вперед и вперед.
Восемьдесят дней вокруг света - и вот они, лишние сутки. Сколько надо, чтоб год набежал? А жизнь? И чтоб она была подлиннее, впрочем, как получится – не загадывать - только не в год, только не…
Импала мчит – танцует, лучшая девочка Дина, кружит на поворотах, метет по обочине дороги резной юбкой из опавших желто – красных листьев.
Осенний крутой рок. Громче - давай, жарь! Это – не последняя осень.
Пусть поля – кукурузными кометами.
Пусть дорога не заканчивается.
Сэм смотрит не в окно, а жадно, на Дина - вобрать его всего – глазами, душой, сердцем, нутром.
Не упустить, держать, что есть сил, и даже когда их нет – вцепиться, не отпускать – мой.
Дин – ветер запутался в его волосах – смеется, подначивает Сэма, рассказывает о трахе с официанточкой бара в таких подробностях, что Сэм краснеет и дает тычка ему по ребрам:
– Заткнись, извращенец!
Он почему – то ненавидит всех его баб.
Дин икает от неожиданности и ржет.
– Охренеть, Сэм, ты как невинная целочка. Я от смеха жвачку проглотил.
И без перехода – будто просто так:
– Помнишь – себя, в детстве, со жвачкой?
– Помню. Ты еще пугал – « будешь глотать, у тебя жопа слипнется, Сэмми».
– Отца не было, а я, блин, не знал, что с тобой делать! Думал, сдурею нахрен. Не дать жвачку – визг такой, что баньши отдыхают, дать – пожуешь чуток и глотаешь, стервец. Ты ж из чистого упрямства тогда их жрал, а ночью облевал всю постель. И что - разве я был не прав? Жвачка не из жопы вышла, не?
– Прав, прав, я тогда час рыдал и обещал всегда слушаться, – Сэм широко ухмыляется, вспоминая, а потом спохватывается и хмурится. – Стоп, Дин. Ты это к чему рассказал? Моралист из тебя не очень.
– А к тому, что я всегда прав, - коротко бросает Дин. – А ты упрямая сучка, но я тебя обломаю.
А, это он про сделку.
И голос у него, как кремень, твердый и одновременно хрупкий – Сэм понимает, понимает – это значит: « не вздумай, мелкий, меня ослушаться».
Только пусть Дин хоть сто тысяч раз прав, это ничего не изменит. Сэм не сдастся.
– Молчишь? Язык куда дел? В попу? – достает Дин. А потом вдруг – горько, просяще, почти умоляюще - на грани, так что зашумело, застучало в висках:
– Ну, прошу тебя. Не надо, Сэмми! Оставим все, как есть с этой моей долбанной сделкой. Пожалуйста. Иначе нам обоим кранты.
Сэм чуть не орет – « да ведь я нашел уже, нашел, Дин. И Бобби нашел – как. Только этот ритуал отмены сделки нам не по зубам!»
Но молчит – зачем Дину говорить, что можно разорвать сделку, можно - только нужна самая малость – чтоб продавший душу был девственником, посвятил бы всего себя служению Господу, вел бы праведную жизнь и пожертвовал бы собой ради другого. В случае с Дином есть только последний пункт, а остальное – как насмешка, как издевательство. И ни одного описанного в книгах случая, что кто-то из падших спасся из зубов адских псин, нет.
Сэм не хочет думать, что этот ритуал – дьявольская издевка, подлог такой, уловка - подать ложную надежду.
Надо же ему верить!
Верить то, что он найдет самый верный способ вытащить Дина, что его можно спасти – иначе он прыгнет в Ад следом за Дином.
Ему без Дина – не жить, чтоб там Дин не говорил, как бы не убеждал, что Сэм сильный, что справится.
Он открывает рот – сказать Дину – « а я ведь и себя хочу спасти, Дин. Пойми – себя, тоже, не меньше, чем тебя», но говорит только:
– Я не смогу. Не смогу сражаться один. Давай, Дин, поделись со мной Адом.
– Охренеть, ну ты и придурок! – Дин со всей дури лупит ему подзатыльник.
— И я тебя люблю, Дин!
Конец.
Так покажи мне свое настоящее лицо,
Нарисуй линию горизонта,
Потому что мне всего лишь нужно твое имя,
Чтобы назвать причины, почему я сражался...
Когда я думал, что сражаюсь в этой войне один...
Они захлопывают ворота Ада. Дин убивает Желтоглазого сукина сына.
Вроде бы – все хорошо. Почти все живы – жаль, но не все.
Человечество спасено – да здравствует счастливый конец истории. Вроде бы.
Только вот незадача - нет никакого праздника, фейерверков и фанфар, а впереди, вдоль дороги всего лишь длиною в год - вой адских псов.
Они торчат в доме Бобби, свалившего хер знает куда, неделю: у Сэма ноет спина - шрам точно по центру позвоночника, а Дин весь изломан после схватки с Азазелем - он прихрамывает и кривится при каждом движении.
Что ж - нафиг все, им нужен короткий перекур.
Чертов дождь, кажется, идет уже сто лет.
Сэм слышит - дождь стучит по крыше, по ржавым остовам автомобилей, по траве, по земле – везде, всюду, гвоздит плотным речитативом, долбит точно в цель, прямо в сердце:
« Дин. Ад. Дин. Ад. Попадет- попадет. Дин. По-па-дет в ад. В ад. Ад-ад-ад-ад. Ад».
Сэм стискивает зубы. Он не может спать. Не может есть, пить. Он дышит через раз. В груди так сильно болит – особенно ночами.
Прекрати, дождь! Заткнись, лживое дырявое небо!
Сэм горбится у раскрытого окна – над очередной книгой – чтоб найти способ обойти долбанного демона перекрестка. Он должен любой ценой спасти Дина от сделки и отступать не намерен, как бы Дин не запрещал.
Дин улыбается Сэму преувеличенно- бодрыми улыбками; дурея от вынужденного безделья, разбрасывает по дому грязные носки и требующие стирки футболки, но не просто на виду, а прячет их в тайные места, подкидывая Сэму план дома с начерченными стрелками - « найди сокровища, Сэмми!».
Он уделывает зубной пастой зеркало в ванной, рисуя на нем два члена – один из них явно длиннее и толще: « угадай, который твой, мелкий».
Он ест на постели, часами смотрит порнушку по телевизору, последовательно забывая выключать его перед походом в бар, в котором регулярно напивается и трахается каждый вечер, судя по тающей коллекции презервативов.
Дин словно проверяет границы терпения Сэма и заодно свои собственные рамки.
У Сэма железная выдержка, а Дин…
Дин сходит с ума. Он говорит, что от скуки – охоты нет, и не предвидится, Импала вычищена давным-давно, оружие смазано, ножи заточены, так что делать совершенно нечего и это бесит.
– Это бесит, Сэмми, – говорит Дин. – Все - бесит.
Сэм захлопывает бесполезную книгу, поворачивается к Дину, смотрит - весь – слух, внимание, ожидание, готовность – « что, Дин? Что ты хочешь? Что мне для тебя сделать?»
Он сможет – для Дина - все, и даже больше.
Дин психует еще сильнее.
– Сэм, надоело.
– Ты о чем?
– Ни о чем. Проехали. Как насчет дела? Нашел хоть что- нибудь?
– Нет. Пока ничего.
– Бобби?
– Не звонил.
– Охренеть. Что ты там читаешь?
– Дин. Ты знаешь, что я ищу.
– Фигня, брось. Сходи в бар, развейся. Трахнись, спусти пар, что ли… Монах. Не, епт, монашка!
– Прости. Не хочется.
– А что хочется? Без толку пялиться в книги? – ворчит Дин. – Я что – плохо объяснил? Сделку не отменить. Все. Точка.
– Я попытаюсь.
– Зануда. Ботан чертов. Не смей, я сказал.
Сэм отводит взгляд, одергивает рукава своей рубашки, упрямо молчит.
– Господи. Гребаный идиот, – шипит Дин. Хватает с вешалки куртку, выходит за дверь. Дом трясется от удара двери, будто вздрагивает.
Сэм знает, что Дин не зол.
Он мчится в ванную – его выворачивает желчью и стоном.
Он не плачет.
На восьмой день звонит Бобби. Сэм берет трубку, потому что Дин мертвецки спит после ночи в баре.
От него несет алкоголем, сексом и отчаянием.
Раскинулся на диване – простыня съехала вбок, одеяло на полу, но подушка на месте – и руки Дина под ней – на рукоятке ножа.
– Парни, вы там как? Очухались?– сипит Бобби и громко чихает. Он всегда так, когда нервничает - Сэм слушает добрых минут пять, как Бобби сморкается, сопит носом, откашливается. Булькает пивом – ему вдруг приспичило промочить горло.
– Дин в норме, Бобби. Ээээ… Не переживай за нас.
– Щенок, – хмыкает Бобби. – «Не переживай». Поздно срать, когда по уши в дерьме, ага. Ладно - есть дело – херова куча оборотней. Вермонт, Сиэтл.
– Мы – в деле.
Сэм решает дать Дину часа три сна, но Дин просыпается раньше.
– О-о-о-о! – не совсем трезво ухмыляется, когда Сэм пододвигает к нему поближе аспирин и бутылку минералки. – Сэмми! Ты – лучшая Саманта.
Лениво и насмешливо:
– Горшок припрешь?
Сэм закатывает глаза. Раньше, в прошлой жизни, когда он еще не умер, Сэм обиделся бы на Дина, фыркнул, выругал бы его, в конце концов, но теперь не может.
Дин, будь со мной. Таким. Любым. Только будь - всегда.
В дальнем гараже пахнет трухой, грибами и прелыми опилками – концом сентября.
Сыро, душно.
Они льют серебряные пули с сердцевиной из освященного дерева – готовятся к охоте на оборотней.
Вернее, Дин льет жидкое, как святое сияние - из церковных крестиков, и руки у него не дрожат - после полубессонной ночи, а Сэм так, на подхвате. Рядом.
– Подать форму?
– Ну, подай.
– Давай, я подержу горелку.
– Сам справлюсь.
– Есть, вставил сердцевины.
– Черт, Сэм, я не слепой!
– Подожди, Дин, не хватай пулю, обожжешься! Дин, перчатки!
Дин смотрит нечитаемым взглядом. Сухо спрашивает:
– Долго еще?
– Что?
– Долго будешь наседку изображать?
– Прости, Дин, я…
– Нет, я понимаю – одежду там в прачку отволочь, или кофе в постель, но на деле… Ты и на охоте будешь кудахтать? Совсем крыша поехала? А? Отвечай, черт тебя дери!
– Отвали, Дин, - беспомощно просит Сэм, задыхаясь.
– Отсоси!
– Сам соси, - вырывается по инерции, по старой памяти, но – тухло, мутно, жалко.
– Да пошел ты! Хватит! Сопливой жалостью, как клопа ногтем, давить будешь?
Сэм резко разворачивается, вылетает на улицу, в темноту. Прочь – с глаз Дина.
Лупит ногой по дырявому ведру у крыльца. Вдыхает соленую наркоту - траву ночи как черный дым - на него накатывает чувство вины и слепящее раскаяние. И правда – он же идиот. Придурок! Урод хренов! Нельзя, нельзя так с Дином!
В небе - серебряные звезды, стреляют, как картечь, больно, но не до смерти. В непроданную душу.
Где ты, Бог? Где ты?
Они гонят на восток, прямо на солнце.
Сэм хотел бы так – вечно, вперед и вперед.
Восемьдесят дней вокруг света - и вот они, лишние сутки. Сколько надо, чтоб год набежал? А жизнь? И чтоб она была подлиннее, впрочем, как получится – не загадывать - только не в год, только не…
Импала мчит – танцует, лучшая девочка Дина, кружит на поворотах, метет по обочине дороги резной юбкой из опавших желто – красных листьев.
Осенний крутой рок. Громче - давай, жарь! Это – не последняя осень.
Пусть поля – кукурузными кометами.
Пусть дорога не заканчивается.
Сэм смотрит не в окно, а жадно, на Дина - вобрать его всего – глазами, душой, сердцем, нутром.
Не упустить, держать, что есть сил, и даже когда их нет – вцепиться, не отпускать – мой.
Дин – ветер запутался в его волосах – смеется, подначивает Сэма, рассказывает о трахе с официанточкой бара в таких подробностях, что Сэм краснеет и дает тычка ему по ребрам:
– Заткнись, извращенец!
Он почему – то ненавидит всех его баб.
Дин икает от неожиданности и ржет.
– Охренеть, Сэм, ты как невинная целочка. Я от смеха жвачку проглотил.
И без перехода – будто просто так:
– Помнишь – себя, в детстве, со жвачкой?
– Помню. Ты еще пугал – « будешь глотать, у тебя жопа слипнется, Сэмми».
– Отца не было, а я, блин, не знал, что с тобой делать! Думал, сдурею нахрен. Не дать жвачку – визг такой, что баньши отдыхают, дать – пожуешь чуток и глотаешь, стервец. Ты ж из чистого упрямства тогда их жрал, а ночью облевал всю постель. И что - разве я был не прав? Жвачка не из жопы вышла, не?
– Прав, прав, я тогда час рыдал и обещал всегда слушаться, – Сэм широко ухмыляется, вспоминая, а потом спохватывается и хмурится. – Стоп, Дин. Ты это к чему рассказал? Моралист из тебя не очень.
– А к тому, что я всегда прав, - коротко бросает Дин. – А ты упрямая сучка, но я тебя обломаю.
А, это он про сделку.
И голос у него, как кремень, твердый и одновременно хрупкий – Сэм понимает, понимает – это значит: « не вздумай, мелкий, меня ослушаться».
Только пусть Дин хоть сто тысяч раз прав, это ничего не изменит. Сэм не сдастся.
– Молчишь? Язык куда дел? В попу? – достает Дин. А потом вдруг – горько, просяще, почти умоляюще - на грани, так что зашумело, застучало в висках:
– Ну, прошу тебя. Не надо, Сэмми! Оставим все, как есть с этой моей долбанной сделкой. Пожалуйста. Иначе нам обоим кранты.
Сэм чуть не орет – « да ведь я нашел уже, нашел, Дин. И Бобби нашел – как. Только этот ритуал отмены сделки нам не по зубам!»
Но молчит – зачем Дину говорить, что можно разорвать сделку, можно - только нужна самая малость – чтоб продавший душу был девственником, посвятил бы всего себя служению Господу, вел бы праведную жизнь и пожертвовал бы собой ради другого. В случае с Дином есть только последний пункт, а остальное – как насмешка, как издевательство. И ни одного описанного в книгах случая, что кто-то из падших спасся из зубов адских псин, нет.
Сэм не хочет думать, что этот ритуал – дьявольская издевка, подлог такой, уловка - подать ложную надежду.
Надо же ему верить!
Верить то, что он найдет самый верный способ вытащить Дина, что его можно спасти – иначе он прыгнет в Ад следом за Дином.
Ему без Дина – не жить, чтоб там Дин не говорил, как бы не убеждал, что Сэм сильный, что справится.
Он открывает рот – сказать Дину – « а я ведь и себя хочу спасти, Дин. Пойми – себя, тоже, не меньше, чем тебя», но говорит только:
– Я не смогу. Не смогу сражаться один. Давай, Дин, поделись со мной Адом.
– Охренеть, ну ты и придурок! – Дин со всей дури лупит ему подзатыльник.
— И я тебя люблю, Дин!
Конец.
@темы: девятый круг
Нет, правда, как вдохнул - так и выдохнуть времени не было. Так увлекся.
Спасибо.Получил большое удовольствие.
– Зануда. Ботан чертов. Не смей, я сказал.
Дин боится до чёртиков, но если бы пришлось опять - он повторил бы сделку.
А текст и правда, шикарный.
О.
Спасибо.
Рада, что)))
Ты у меня в голове была, а?
Спасибо.
спасибо =)
shella4370, мы здесь все мысли друг друга читаем
Спасибо!
Я среди пси- деток, чтение мыслей- это круто!
shella4370, особенно "детки" порадовало
qazanostra,
fairy2202,
спасибо большущее!
Рада, что вам понравилось,
Теперь бегаю по потолку - переживаю,
Импала мчит – танцует, лучшая девочка Дина, кружит на поворотах, метет по обочине дороги резной юбкой из опавших желто – красных листьев. вах!
– Отвали, Дин, - беспомощно просит Сэм, задыхаясь.
В небе - серебряные звезды, стреляют, как картечь, больно, но не до смерти. В непроданную душу. ну блин
очень круто, спасибо
Честное слово, было не до вирта
Мне безумно понравилось!
Это сильнее, чем я могла себе предположить. Очень яркий текст, выпуклый, цельный, четкий. Такой вот, бьет наотмашь.
В небе - серебряные звезды, стреляют, как картечь, больно, но не до смерти.
Импала мчит – танцует, лучшая девочка Дина, кружит на поворотах, метет по обочине дороги резной юбкой из опавших желто – красных листьев.
В дальнем гараже пахнет трухой, грибами и прелыми опилками – концом сентября.
Я покорена этими фразами.
Это очень красиво, очень сильно и очень больно.
Спасибо огромное!
Прыгающий от восторга заблудший заказчик
ыыыыыыыы, заказчик,kitiaras,
Я так рада, что угодила
Спасибо за прекрасную заявку, писалось под песню с огромным удовольствием!