Всем приветики!

[#SW#]

Ребятушки! Я так по всем соскучилась! Может замутим как в старые добрые времена?

---

[_ILLA_]

Всем привет!
Я понимаю, что многие провели весёлое фанфиковое лето, но я вот совсем отбился от стаи. Может замутим чего нибудь некрупное по размеру для разминки?

---

17-й круг

[spn_guest]

Полученная тема: одна неделя. Охота, быт... отпуск, в конце концов. Словом, всё, за чем сможет подглядеть автор.

Автора понесло, но что-то от темы осталось)
Таймлайн – 9-й сезон.
927 слов.

Та ещё неделька или Феномен Гарта


- Ну здравствуй, убоище. Давно не виделись.
Всего несколько секунд понадобилось Гарту, чтобы понять, где он, и кто с ним говорит. Да, всё правильно. Вот, внизу, туша большого волка, изрешеченная серебряными пулями. Над трупом горько рыдает белокурая молодая женщина.
Гарт испытал гордость, смешанную с удивлением: как по нему, неказистому, может убиваться такая красавица? Бесс, уже успевшая сбросить серую шкуру, показалась ему необыкновенной, восхитительной, божественной… Впрочем, такой она ему казалась всегда.
Картину смертного мира заволокло туманом.
- Да уж год с лишним, - не чинясь, ответил Гарт, когда больше не смог видеть жену. – Второго января, вторник был. Как сейчас помню, господин Смерть. Вы такую хорошенькую чернулечку прислали, я её всю дорогу анекдотами развлекал. Вот уж не скажешь, что Жнец, смеялась просто без устали!
Тощий, высоченный и хмурый Смерть посмотрел на Гарта с отвращением. Безмятежная улыбка убоища, казалось, соединяла его оттопыренные уши.
- Тогда меня вампир укусил, - продолжил мёртвый охотник, - а я застрелился. И никто не знал, куда меня отправить: то ли в Ад, как самоубийцу, то ли в Чистилище, как вампира. А то и вообще в Рай, за то, что избавил белый свет от упыря и самоубийцы. Можно той чернулечке привет передать?
- Нет.
- Жаль. Ой, славная девчоночка. Не то что сухарь с портфелем в позатом году. Суббота тогда была, март месяц, семнадцатое число.
- И ты, гадёныш, в «позатом» году проковырял дыру в охранном заклятии и выпустил Джинна-Абсолютное-Зло, но сумел героически заткнуть проковырянную дырку собственной задницей.
- Точно! – восторженно поддержал Гарт, даже подпрыгнув от возбуждения. – Привёл меня тогда сухарь с портфелем на загробный перекрёсток, а там демон и ангел уже ждут. И спорят, кому я достанусь. А как меня признали, давай друг другу уступать, да так горячо, будто лучшие друзья друг другу последний пончик. А потом плюнули себе под ноги и ушли каждый в свою сторону.
- Неудивительно, - заметил Смерть, задумчиво постукивая себя пальцем по горбинке на длинном носу. – После твоего визита в Ад…
- Так это же была чистая ошибка! – перебил Гарт. – Жнец пришёл за моим соседом по палате, профессиональным киллером, увидел меня, узнал. Ну что, говорит, опять? А я говорю, наверное, да. Вот меня вместо соседа и замели. Хотя доктор Холлидей, дай ему, боже, здоровья и жениха хорошего…
- Ему?
- Ему-ему. Он без вечернего макияжа на обход никогда не выходил. А был бы жених, он бы ему не разрешил так сильно краситься. Логично?
- Логично.
- Так вот доктор Холлидей уверял, что я уже стабильный. Я и верно уже себя почти хорошо чувствовал, но если Жнец сказал – чего я сомневаться буду? Опять – значит, опять.
- Я так и не понял до конца, - Смерть позволил себе слабую улыбку, - за что тебя из Ада вышибли?
- Да ни за что! – воскликнул оскорблённый в лучших чувствах Гарт. – У меня же инстинкт. Вижу демонов – читаю экзорцизм. Какой-никакой – а праведник, душу не продавал, значит, мои молитвы имеют силу. «И со духом твоим» я уже договаривал в больничной палате. Обидно. Соседа только через сутки забрать вспомнили…
- А какой это был день недели? – внезапно заинтересовался Смерть.
Гарт нахмурился, но ненадолго.
- Понедельник, - просиял он. – Я ещё подумал, нифигасе неделька начинается. А число было двадцать третье августа месяца.
- Ну-ну, - подхватил Четвёртый Всадник. – А перед этим – который?
- Это когда на мою душеньку Жнеца не хватило? После того, как меня призрак порвал? – прищурился Гарт. – В две тысячи восьмом?
- Похоже, - кивнул Смерть. – Такие случаи бывают примерно раз в шесть тысяч лет.
Гарт торжествующе хлопнул себя по нематериальному колену.
- И один из них – мой, - заявил он не без хвастовства. – Я уже привык, всегда со мной так. В школьной столовке мне всегда доставалась булочка без изюма, а если какую справку случайно выдавали вовремя, то, значит, фамилию с ошибкой впишут. А в тот раз среда была, это точно. Полчаса я над своим остывающим организмом скакал, ни туда – ни сюда. Хорошо, «неотложка» всё-таки приехала, Сингер вызвал, и был повод забраться обратно в тело. И санитар сказал, что зря, мол, среду несчастливым днём считают. Так что без вопросов – среда.
Смерть заломил бровь:
- А в четверг…
Гарт моментально подхватил мысль.
- А в четверг мне полагалось в Рай в две тысячи первом! Первый мой раз – разве забудешь? Когда мама с кладбища пришла, ноябрём трижды проклятым… За мной Жнец явился, важный такой, через губу разговаривал, как сенатор с хиппи.
Он грустно улыбнулся.
- А мама вдруг собой стала, важного этого под руку взяла, сказала ему, что по количеству всё сойдётся, и увела за черту. Я – остался, сердце включилось. Красивая у меня была мама. Я на неё совсем не похож. Не люблю с тех пор четверги, – Гарт немного помолчал и добавил с неистребимым оптимизмом: - Зато сегодня – пятница. Вы здорово заметили, я почти всю недельку на том свете отгулял. Это что-то значит?
Смерть покачал головой. Дёрнул тонкогубым ртом.
- Пятница, - подтвердил он. – Наверное, это ничего не значит. Но я тебя опять не заберу. Безгрешный оборотень, который спасал людей и был убит охотником, не разобравшимся в ситуации. Куда тебя такого девать?
- Ничего, - утешил его собеседник. – Осталось воскресенье.
- Сделай одолжение, - попросил Смерть со странным выражением лица, - в воскресенье умри от старости. Чтобы без разночтений.
- С удовольствием, - серьёзно сказал Гарт. – Самому уже неловко. В следующий раз постараюсь сдохнуть однозначно и не превращаться в человека-паука.
- Изыди, - тоскливо произнёс Всадник. Обещаниям Гарта Фицджеральда он не верил ни на грош.

* * *

- Уже, - прошептал Гарт, жадно ловя взгляд заплаканной Бесс. В груди пекло огнём от каждого вдоха, но желание говорить оказалось сильнее боли. - Дорогая… если отныне мы по воскресеньям всегда будем сидеть дома, в кругу… семьи, ты сильно расстроишься?

@темы: 17 круг

---

17 круг

[spn_guest]

Получилась бяка-каляка, но...

Трупы на Рождество

2003 год.
Меня звали Стив Карелла. Я был простым полицейским. У меня была любимая жена Тедди и прекрасные близнецы Марк и Эйприл*. Я был счастлив. Доволен своей работой и своей жизнью…Пока однажды 22 декабря, за три дня до Рождества, когда должен был покупать подарки для своей семьи, я не схлопотал три пули в грудь от одного паршивого наркомана, которого выслеживал уже неделю. Он был сбытчиком и убийцей. Я почти поймал его. Но он скрылся за углом здания зоопарка. Когда я забежал туда, на меня смотрел глаз пистолета. Я не успел даже вдохнуть, как услышал три хлопка и почувствовал обжигающую боль в груди. Я упал вперед, больно ударившись лицом о камни, запорошенные свежим снегом. Подо мной тут же образовалась темно-красная лужа…Последнее, о чем я подумал, было «Скоро Рождество, а я так и не купил подарки для своих любимых. Я плохой муж и отец. А этот тощий, больной, трусливый наркоман имеет при себе пистолет. Он-то успел его купить»… Я потерял сознание...
В больнице я как сквозь вату слышал, что Тедди просила меня не умирать, а вернуться к ней и детям. Но у меня не было сил открыть хотя бы один глаз, не то что разлепить губы и ответить ей, что все в норме. Я всегда ей так отвечал. Все в норме. Она все звала и звала меня по имени, моля Бога о моем выздоровлении. Но видимо Бог в тот момент был сильно занят празднованием своего рождения, потому что я… умер, не приходя в сознание в ночь на 25 декабря.
Это Рождество так и не наступило для меня. Для Тедди. И для моих двух замечательных детей. Это Рождество стало похоронами. Моими похоронами… Я видел, как гроб с моим телом закапывают в промерзлую землю. Как моя жена и дети плачут, пряча лица под темными платками. Как мой напарник клянется найти этого наркомана и отомстить ему за меня. Как полицейские делают прощальные три выстрела из автоматов в мою честь. И как монотонно, заученно и безжизненно звучат слова священника о спасении и отпущении грехов моей души…
Я видел все это, но не торопился ни в рай, ни в ад. Потому что на земле у меня осталось несколько незаконченных дел.
Меня звали Стив Карелла. Я умер. Но я все еще жив.
______________________
* Имена героя, его жены и детей взяты из рассказов писателя Эда Макбейна о 87-м полицейском участке.

***
2007 год.
- Эй, Дин, я нашел новое дело, - Сэм развернул газету к брату и указал на заголовок.
Дин, упорно набивая рот бургером, нехотя взглянул на название.
«Рождество стало законным днем смерти наркоманов».
- И причем тут мы?
- Ты дальше читай.
«Рождество стало законным днем смерти наркоманов.
Полиция города Калм-Поинт* в недоумении. Каждый год Сочельник омрачен кровожадными убийствами наркоманов. Именно в ночь на 25 декабря во всех закоулках города находят изуродованные трупы подростков, употребляющих или распространяющих наркотики. Начались такие массовые убийства четыре года назад. Что это? Кара Господня или очищение? Почему именно этот праздник стал символом жестокости и убийств? И кто этот неизвестный Чистильщик, как окрестили его полицейские? Все эти вопросы остаются без ответов. А город теперь боится спокойно отмечать Рождество».
- Вопрос остался тем же, - сказал Дин, потягивая кока-колу. – Может какой-нибудь свихнувшийся фанатик решил поубивать всех подряд.
- В том то и дело, -ответил Сэм, - не всех подряд, а именно наркоманов. Откуда он их вычисляет? Я посмотрел в интернете, там не просто мальчишки, употребляющие эту хрень, там именно сбытчики, распространители, понимаешь? В наше время очень сложно выйти на сбытчика, они шифруются как могут.
- Ты-то откуда знаешь? – прищурился Дин.
- От верблюда, - съязвил Сэм.
- Я тебе говорю, это не наш случай. Тем более ехать до этого… как его там, - Дин заглянул в газету, - Калм-Поинта, как к черту на рога.
- Раньше нас это не останавливало. К тому же здесь есть вторая зацепка, - Сэм развернул к Дину экран ноутбука. На нем четко красовался снимок с места похорон полицейского. И надпись «Я отомщу за смерть своего напарника». – Это похороны Стива Кареллы, убитого наркоманом. Заметь, произошло это ровно 4 года назад. А его напарником был некто К. Хейвз. Тоже убитый, но прошло всего полгода. И снова в деле были замешаны наркоманы.
- Мстительные духи?
- Похоже на то… Едем?
- Едем.

***
- Ты был прав Сэм, дух бедняжки Стива не упокоился и кромсал направо и налево всех наркошей, - Дин, ловко орудуя лопатой, раскапывал заледеневшую могилу. – Сейчас посыпим его косточки солью и устроим барбекю.
- Не стоит так говорить о мертвых, Дин. Похоже, при жизни он был отличным парнем.
- Это не дает ему права после смерти убивать людей.
- Но ведь это не совсем люди. Они – наркоманы. Для них не было ничего святого. Родную маму продадут за дозу героина. А его вот даже убили. Может… ну это дело? Оставим все как есть?
Дин оперся на черенок лопаты и скептически взглянул на Сэма.
- Ты забыл наши правила, Сэм? Мы истребляем нечисть, спасаем людей. Какими бы свиньями при жизни они не были. Стив был хорошим полицейским. Но ему не повезло. Его убили. И он стал призраком. А призраки, тем более мстительные, это оооочень плохая нечисть. Так что давай не будем распускать нюни и закончим дело.
Сэм не нашел, что сказать в ответ и сменил брата за рытьем могилы.

***
Как только лопата стукнулась о крышку гроба, случились сразу три события.
Во-первых, Сэм и Дин с огромной скоростью впечатались в растущие рядом с могилой деревья.
Во-вторых, появился Стив Карелла. Вернее, его злобный дух.
- Я ждал до последнего, думал, вы передумаете. Оставите меня в покое, - он взглянул на Сэма. Тот в ответ посмотрел с сочувствием. – Но вы упорно, как бараны, продолжали копать. Зачем вам меня убивать? Ведь я не причиняю зла нормальным людям.
- Да, конечно, ты их убиваешь, какое уж тут зло? – язвил Дин, злобно глядя на Стива.
- Они все плохие!!!
- В твоем понимании – да! И я согласен с тобой… временами. Но! У них тоже есть семьи. Есть матери, отцы, сестры, братья, жены, дети. Ты не думаешь, что чувствуют они, узнав, что их родственника убили. Зверски. На Рождество. Ты считаешь это отличной новостью к празднику?
- К черту праздник! Тебя волнует только это? Ты не знаешь, кто такой наркоман! Это конченный человек. Его нельзя вылечить. Его нельзя переубедить. Его нельзя разжалобить, наконец. Его можно только убить. Иначе он будет убивать своих друзей, соседей, просто незнакомых людей. Глупых парнишек, пообещав им райские кущи. На самом деле лишь зарабатывая себе на дозу. Они нечисть, а не я!
- Послушай, Стив, я понимаю тебя, - проговорил Сэм, чтобы отвлечь его. – Тебя убил наркоман. Ни за что. Да еще и накануне Рождества. Кому это понравится? Но это не повод становится злым духом. Почему ты не ушел со жнецом? Ведь к тебе приходил… эм… человек в черном, просил уйти с ним и быть в покое?
- Пришел какой-то старый хрыч, обещал мир и счастье. Вот только я не могу оставить своих родных, видя как им тяжело без меня. Я помогаю им, чем могу.
- Этим, ты еще больше их расстраиваешь. Ведь пока ты рядом, они чувствуют твое присутствие и скорбят по тебе. Они живут прошлым…
Стив замолчал на минуту, обдумывая услышанное. На какой-то очень короткий миг он растерялся. Засомневался, а правильно ли он поступает? Но через секунду глаза горели гневом!
- Они отняли жизнь у меня. И моей семьи. Так почему я должен жалеть их?
Он напрягся. И Винчестеры почувствовали, как ствол дерева старается расплющить их позвоночники. Как кора врезается в кожу и мясо. Как хрустят кости груди под давлением силы призрака.
- Ты что, сидишь на стероидах? – прохрипел Дин из последних сил.
Они в ловушке. Выхода нет. Дин видел, как у брата из носа хлынула кровь. Ему самому казалось, что голова скоро лопнет, как мыльный пузырь.
- Твоя песенка спета, - крикнул незнакомый голос.
Призрак обернулся, но не успел сделать и шага, как тут же его объяли языки пламени. И он превратился в столб искр, унесенных в небо налетевшим ветром. Это было в-третьих.
Винчестеры словно тряпичные куклы упали на землю. Они долго всматривались в пламя костра, горящего в могиле. Но за ним не было видно человека, спасшего их.
- Вы двое оболтусов! – снова крикнул голос. – О чем вы только думали?
- Папа?
- Дин, я прислал тебе другие координаты.
- Мы были уже в пути, так что…
- Папа? – переспросил Сэм, не веря своим ушам.
Мужчина подошел к ним вплотную. Вместо приветствия – подзатыльник. Раз, два.
- Протри глаза, Сэм. Ты?! Ты-то куда полез?! Почему ты поехал с ним? – Джон бросил гневный взгляд на Дина.
- Мы искали тебя. Дин сказал, ты уехал на дело и не вернулся.
- Я не позволял тебе забирать Сэма из коллежда! – Дин получил еще один гневный взгляд.
- Я звонил тебе! Тысячу раз! Но всегда включался автоответчик! Почему ты не отвечал? – кричал Дин.
- Я был занят. И что за тон, солдат? Ты до старости будешь цепляться за мои штаны? Я присылал тебе координаты. Давал тебе новое дело. Разве этого не достаточно, чтобы понять, что я в порядке? Ты не имел права забирать Сэма!
- Тут такое дело… - Дин взглянул на брата. Сэм напрягся и отвернулся.
- Девушка Сэма… Джесс… погибла. Как наша мама. Кровь. Огонь на потолке… и все такое – прошептал Дин. Сэм невольно смахнул слезу.
Джон с сочувствием посмотрел на сына.
- Мне жаль, Сэм.
- Да, - только и мог ответить Сэм.
- Но всех не спасти. И их уже не вернуть. Теперь нужно думать, как сохранить свою жизнь.
- Я хочу отомстить! Теперь я понимаю тебя как никогда!
- Всему свое время, сынок. Всему свое время.

***
Две машины разъехались на перекрестке. Черный джип свернул вправо, прибавил газу и быстро скрылся в предрассветном тумане. Черная импала постояла секунду на перекрестке и словно в нерешительности свернула влево. Одна нечисть истреблена. Но сколько их еще осталось… Спасать людей. Семейный бизнес. Пора делать дело!

@темы: Семнадцатый круг

---

17 тур

[spn_guest]

Иногда они умирают

1500 слов

2006.
Это только сперва казалось, что воспоминаний не осталось. Что последним воспоминанием была боль, кровь и наползающая чернота в Импале, а первым, обнуленным, - встревоженное лицо Сэма в больнице.
Она снилась ему. То уродливым полупрозрачно-зеленоватым духом над кроватью с оскалом на облезлом черепе, то красивой девушкой с темными волосами и растерянным лицом, то ею же, но уже желтоглазой.
Тесса приходила в кошмарах. Всякий раз напоминала, что его время истекло, что он живет взаймы. Каждый день. Тик-так, говорила она, тик-так. Тик-так – пока он не подскакивал в холодном поту.
Умри ты тогда, говорила она, Сэму было бы только лучше. Отец спас бы его, не допустил бы, вдвоем бы они справились. И не было бы ни Ада для него самого, ни Преисподней для брата.
Надо было соглашаться вовремя, говорила она, ты мог бы успеть до того, как отец отдал жизнь за тебя. Он мог бы жить, говорила она, как и Сэм, без шрамов на душе. Почему ты не умер тогда, спрашивала она, и у Дина не было ответа.
Порой, в самые мутные дни, он и сам думал, что, возможно, так было бы лучше.

*
Самое страшное наказание для родителей - пережить своих детей. Он понял это очень давно.
В тот день, когда на третьей охоте Дина, тащил его, продырявленного когтями, к Импале и проклинал себя, но вслух лишь сыпал командами, зная, что только это удержит его в сознании.
В тот день, когда Сэм бредил от высокой температуры – заражение неглубокой раны, он не придал значения, - а страховки как всегда не было, только антибиотики в таблетках да молитвы – умей хоть кто из них молиться.
И во всякий день, когда жизнь одного из сыновей висела на волоске, а он мог только ругаться сквозь зубы, душить в себе чувство вины и это накатывающее «лучше я, а не он».
В тот день, когда Дин, изодранный в лоскуты демоном в его собственном обличье, лежал, обмотанный трубками, и должен был никогда не очнуться,
«лучше я, а не он» обрело форму и перестало быть просто словами.
- Давай, - сказал он, положив перед собой кольт.
Не сказать, чтобы с легким сердцем – он отдавал себе отчет в том, что и у них, и у него впереди лишь тяжелые испытания, но без сомнений.

*

2007
Было странно: жарко и холодно одновременно. Холодно коленям в жидкой грязи, вспотевшим ладоням на ветру, почему-то замерзла шея. Но в той точке, где берет начало толчок, разгоняющий молодую кровь по венам, было горячо. И даже обжигало. Холодного уха коснулось теплое дыхание. Он был уверен - за этим последовали какие-то слова, но уже не разобрал. Только все на том же контрасте - холодно-горячо - ощутил горячие руки, крепко обхватившие. И следом - ослепительный свет, в котором дрожал и навязший в зубах звон проклятого колокола, и чей-то отвратительный хохот, и неожиданно знакомый голос, напевающий колыбельную. "Мама", - догадался он и пошел на этот голос. Уже стихли и звон, и хохот, и подозрительные шорохи, какое-то время преследовавшие его, а колыбельная все лилась, наполняя силой и неведомой ранее надеждой. По обочинам дороги, расстилавшейся под ногами, он разглядел смутно знакомые лица, однако не нашел среди них ни одного родного или желанного. Они что-то кричали, но мелодия маминой колыбельной не позволяла расслышать. Жжение в груди растворялось, стихало, уступая место обычному теплу и неожиданному осознанию, что он идет в верном направлении: там, впереди не только мама, родная и незнакомая, образ, сотканный из папиной боли и Диновых редких рассказов. Там ждет Джессика. И он ускорил шаг.
Уже бежал, когда дорога оборвалась. Не успел остановиться - под ногами разверзлась пропасть. Ощущение свободного падения не было приятным, но завершилось быстро. Открыл глаза.
Он лежал на старом матрасе в полумраке заброшенного дома. Не чувствовал больше ни температурного контраста, ни боли. Не слышал уже чудную мелодию, не видел света. Хлопнула дверь. Обернулся. В блестящих глазах Дина, на самом дне, вдруг почудился ему отсвет желтого пламени, который, впрочем, тут же сменился недоверчивой радостью, словно Дин в этот момент услышал чудесную мелодию маминой колыбельной, покинувшую Сэма минуту назад.

*
2008
Душа не хотела покидать тело. Ее выцарапывали, и она рвалась на части, вытекала из разорванных когтями ран. Ее боль была гораздо сильнее боли тела, которое немело, застывало и становилось чужим, ненужным - мертвым. Где-то за спиной души сиял свет - очень далеко. А там, куда несла ее ошметки в пастях стая адских гончих, кровавыми всполохами разгоралась бездна.
Потом ее сшили воедино, и чувствуя, как медленно, но все-таки затягиваются раны, душа обрела надежду. А следом снова разрезали на части - неспешно, смакуя каждый стон, каждую слезу и всхлип. Снова сшили. Это была одна страшная бесконечная карусель.
Душа была нага, выставлена напоказ и на потеху. Но держалась благодаря надежде. Держалась долго, упорно. Но однажды надежды не стало, а вместе с ней высохли слезы, умолкли всхлипы - душа взревела раненым зверем, потеряв с надеждой свое божественное начало. И не стало больше боли, бесконечные раны превратились в багровые рубцы, на лице застыл звериный оскал, а пальцы намертво сжали острый нож. Слух притупился от бесконечных стонов других душ, зрение стало избирательным. Но где-то там, в самом центре души, покрытой копотью и чужой запекшейся кровью, поселился страх наказания за дела рук своих. И когда очутился вдруг в слепой тесноте замкнутого пространства, первой мыслью было: "Вот оно". Трудно было принять второй шанс, трудно было избавиться от воспоминаний, оттого и бился отчаянно с каждой тварью, как напоминанием о кошмаре тех сорока лет. Возможно ли искупить такое - не знал, но надежда снова появилась.

*
2009
Ничего удивительного не было в девичьей влюбленности в молодого охотника. Не он, так другой рано или поздно завладел бы сердцем Джо. Элен давно ждала момента, когда дочь взбунтуется - решительность и самоуверенность досталась ей от отца, - и была готова. А Дин, один раз обжегшись о предупредительный взгляд Элен, с тех пор смотрел на девочку как на младшую сестренку, игнорируя неприкрытое буйство ее гормонов, не прячущие чувств взгляды и даже побег из дома на ее собственную "первую охоту". Именно поэтому не сразу сказала она Джо, кого винила в смерти мужа, не желала лишится в лице Дина союзника для себя и защитника для дочери. Но не Дин, а Джо не видела границ, сама себе была угрозой, и пришлось отваживать ее от Винчестеров самым последним способом. Показалось, что вышло. Но только показалось. Слишком тесно были сплетены судьбы их семей, чтобы вот так запросто разорвать эти связи. Не забыла Джо, затаилась. Да и была она вся в отца - не назовет белое черным, даже если пылью припало.
Тяжкая это была ответственность - растить такую дочь, но и гордость за нее не покидала Элен до последней минуты. Минуты, когда за того, кому так и осталась предана всей душой, Джо отдала жизнь, подарила мгновения бесценного времени, без единой жалобы. Преданность - это в ней и от матери. Могла бы, поменялась с дочерью местами. Невозможно, и не страшно. Наверное. Смерть - всего лишь миг. А потом они снова будут вместе. Втроем.

*
2010
Он так и не понял, когда наступила смерть. То ли когда согласился принять архангела, и душа, утеряв право распоряжаться телом, была распята на дьявольском ледяном ликовании. То ли когда под ногами не стало опоры, и он провалился в кромешную тьму, а прозрев в этой тьме (принадлежал ли еще себе - сам уже не понимал), увидел как нарезалась она ячейками светящейся проволоки, за которую не было ходу. А может, когда бил без жалости, наотмашь, родного брата, своими кулаками, не собой управляемыми, и горела его душа нестерпимой болью. Нет, в тот миг был жив - собрав остатки сил, жил еще недолго, успел сделать самое важное. И боль была минутным его союзником, впоследствии обернувшимся страшным врагом.
Но когда тело его пустым сосудом вернулось к жизни, понял, что жив и сам, не видел еще настоящей боли. Каждый раз, очнувшись после очередной агонии в руках враждующих архангелов, он молил смерть прийти и избавить его не от бесконечных страданий в Клетке, а от мук совести за поступки сосуда своего, о которых бездушная оболочка и не ведала.
И Смерть пришел. Наградил забвением, как бальзамом целебным напоил незаживаемые раны. И за мгновение до возвращения домой пришло ощущение страха: готов ли он исправить сотворенное прежде? Но выбора больше не было.

*

2012
Умирать дважды – не странно. В их искривленной, покореженной то ли чудесными, то ли жуткими воскрешениями реальности? Нет, не странно. Куда более странно сгинуть раз и навсегда.
Умирать первый раз – обидно. Точнее даже, умирать решительно невозможно, пока не сказал мальчикам главное. Он и не умер. Сдался только когда вырвался из лабиринта разума, нашел нужную дверь и сказал что требовалось. И все-таки немного обидно. Шальная пуля при их работе – слегка нечестно, не находите?
Умирать второй раз – не больно. Даже со знанием, что, возможно, это совсем конец. Что душа, которую сдуру заложил дельцу Кроули и не без труда получил обратно, может сгореть вместе с флягой. Рассыпаться пеплом, растерять свое хваленое бессмертие. Не больно, потому что правильно.
Потом успел с полсотни раз пожалеть, что то был не конец. В короткие передышки от пыток пытался считать дни и годы, прикидывая, добрал ли уже до Динового или Сэмового сроков. Ничего не получалось, время в Аду то прессовалось бетоном, то растекалось вязкой смолой.
Но был и третий раз. То ли третья смерть, то ли первое вознесение – как посмотреть. Впервые – легкость. Ни обид, ни морали, ни тяжелых и правильных решений. Легкость на душе, легкость души и короткая вспышка яркой синевы небес.

---

17 круг

[spn_guest]

Падал прошлогодний снег

2100 слов

Метель не обещали. Поэтому, щурясь от света фар, отраженного в плотной завесе кружащегося снега, Дин злится. Он еще не потерял дорогу окончательно лишь потому, что по обе стороны ее стоит темной стеной лес. Но и его скоро не станет видно, тогда придется пробираться совсем вслепую, рискуя въехать в первую попавшуюся сосну. Словно в подтверждение его опасений, метель обрушивается на стекло Импалы с утроенной силой, скрывая и без того едва различимые очертания деревьев. Утопив педаль газа в пол, Дин слышит характерный звук и в очередной раз жалеет о том, что Сэм остался в мотеле – Детку придется толкать. Еще несколько минут он безрезультатно выжимает из Импалы последние силы, затем, словно в воду, ныряет в снеговорот. Толкать бессмысленно - дорогу безнадежно замело, и сугробы растут прямо на глазах, уже поднявшись на уровень решетки радиатора. Забравшись обратно в машину, Дин тщательно счищает с джинсов и ботинок налипший снег и набирает Сэма.
- Я застрял, похоже – надолго, - сообщает он, отчего-то веселясь. – Помочь? Снегоуборочную машину слабо угнать? А больше ничем не поможешь – до весны, по крайней мере. Лады, часа на три бензина хватит, так что поторопись.
Через десять минут вынужденного наблюдения за хаотичным мельканием белых точек на фоне бледно-серой пустоты Дин невольно задумывается о том, как будет выбираться, когда печка отключится. И как долго продержится, если выбраться не сумеет. Смешно было бы до смерти замерзнуть в машине, выбравшись живым из множества переделок и даже из самого ада. Впрочем, сочетание Миннесоты и снега - чуть не каждый раз русская рулетка. Бессмысленная и беспощадная. От этой мысли он снова усмехается и зябко передергивает плечами.

*

Тридцать девять. Можно было еще подождать - а вдруг обойдется? Все имеющиеся лекарства от простуды стоят рядком на столе, а отец растирает Сэму пятки чем-то резко пахнущим. Мелкий капризничает и сучит ногами, когда отец касается ступней - щекотно. Дин виновато наблюдает за ними с дивана - это он недоглядел, и Сэмми наелся снега, радостно сообщив, что “столько молозеного” - это вкусно и ничуть не вредно, потому что не сладко.
В конце концов отец отправляет Дина спать в свою кровать, и тот уходит, так и не поняв, сердится ли еще отец или простил. Долго вертится, то и дело роняя одеяло на пол, но засыпает, пообещав мысленно, что будет приглядывать за мелким лучше.
Отец трясет его за плечо, и Дин не может сообразить, утро ли уже - за окном по-прежнему полумрак, освещаемый танцующими белоснежными мушками.
- Дин, одевайся, нужно ехать в больницу, Сэм горит, - тон отца сосредоточенный и суровый, и Дин пугается: горит - это как мама в их сгоревшем доме? Он бросается в соседнюю комнату к кроватке Сэма, но тот спит, только очень уж громко и хрипло дышит. И ничего не горит. Дин облегченно переводит дух и одевается, как приказал отец.
На улице сыпет снег. Дин сидит на заднем сиденье, прижав к себе укутанного в теплое одеяло Сэма и наблюдает, как отец чистит лобовое стекло.
Сэм спит, временами всхлипывает и заходится громким лающим кашлем. В свете фонаря его личико блестит крупными каплями пота, и Дин, не сдержавшись, вытирает эти капли, обжигается о лоб и вдруг понимает, о чем говорил отец.
Они едут бесконечно долго - на въезде в город из-за снегопада образовалась огромная пробка, и по обочине не объехать. Сэм все не просыпается. Дину кажется, что если развернуть Сэма, убрать одеяло и теплую меховую куртку, то Сэму станет легче, и он даже несмело озвучивает эту мысль, но отец бросает короткое “нет”, и лицо его в зеркале заднего вида суровое и недоброе. Сэм снова плачет во сне, и от звука его сиплого кашля у Дина все внутри переворачивается. Он злится на себя, и на отца, и на самого Сэма, но больше всего - на снег, который стал причиной болезни брата, а теперь еще и мешает им добраться до больницы, где Сэму наверняка помогут.
Дин просыпается от того, что кто-то пытается отобрать у него Сэмми. Он вцепляется крепче в одеяло, когда видит перед собой чужое лицо с седой щетиной на щеках. Но затем слышит голос отца, скороговоркой объясняющего, что “у мальчика температура выше сорока и сильные хрипы”, ловит его взгляд и послушно отпускает.
Потом они две недели живут в мотеле в двух кварталах от больницы, и отец необычно внимателен к Дину, даже ласков. “Если бы Сэмми умер, - думает однажды Дин, - отец навсегда остался бы таким добрым?” Эта мысль мучает его до самого вечера, пока отец не возвращается в мотель с Сэмом на руках. Тот совсем бледный и вдвое тоньше себя прежнего, у него темные круги под глазами и потрескавшиеся губы. Но завидев Дина, он радостно улыбается и весь вечер не отходит от старшего брата. Ответ приходит сам собой - живой Сэм и строгий отец гораздо лучше просто доброго папы.

*

Их было четверо – это его однозначно оправдывает. Один в какой-то момент подкрался сзади и огрел чем-то тяжелым по спине, так что в глазах потемнело. В этот момент другой вмазал по ребрам, третий поддал сзади по коленке, повалив на землю, а четвертый… нет, действия четвертого Дин оценить не успел, потому что дальше его запинывали всей толпой, хаотично и бессистемно. Он только как успел сгруппировался и прикрыл руками голову.
Пинки и тычки обжигают короткой болью то там, то здесь. Сперва он считал их, но на третьем десятке сбился.
Глупо вышло на самом деле. Дожидаясь, пока Сэм насидится в своей библиотеке, будь она неладна – «еще полчаса, Дин, я уже заканчиваю, честное слово!» - он прогуливался возле школы и забрел в итоге на каток, где тренировались одноклассники. Миннесота – здесь все играли в хоккей, будь он неладен тоже.
Они как раз заканчивали, да и Дин не собирался здесь задерживаться. Ну, может, и отвесил пару комплиментов Дилану и его дружкам… Ну, может, до того увел у Дилана подружку… Подумаешь. Это вовсе не повод вчетвером на одного. К слову, двоим он вмазать все-таки успел.
Может, четверку спугнул кто, а может, просто надоело – так или иначе, тычки прекращаются. Дин лежит неподвижно еще минуту-другую. Пытается протолкнуть в горло непослушный воздух, а когда получается наконец, переворачивается на спину, обхватив себя руками поперек груди. Делает глубокий вдох, обжигается болью в ребрах, закашливается – и от этого еще хуже.
Лежать в сугробе довольно мягко, но холодно. В Миннесоте вечно холодина такая, что без шапки не выйдешь даже назло отцу – можно и впрямь уши отморозить. Папы сейчас нет, но шапка до последних событий имелась. Теперь же под затылком только холодный снег, и на лицо тоже падает снег. Снег, снег, снег. Из-за снега отец задержался в Южной Дакоте, а они с Сэмом задержались в этом никчемном городе – все дороги замело, но он вроде сумел добраться до Бобби.
Может, Дин еще полюбовался бы минуту-другую пляшущими в свете фонаря снежинками, заодно охлаждая пульсирующие ушибы, но фонари над катком гаснут, и надо бы встать, потому что Сэм, наверное, его заждался. А может, так зачитался, что не заметил времени, как всегда. Или библиотека уже закрылась, и он мерзнет возле Импалы, прыгая на одном месте.
Дин собирается с духом, пытается подняться, но тело словно чужое. Несколько попыток не удаются, и мысль о том, чтобы плюнуть на все и остаться лежать в сугробе вечно кажется уже не такой и глупой. Ужасно тянет в сон. Некоторое время Дин еще пытается держаться, но в какой-то момент ему становится тепло, словно его укрыли шерстяным пледом, и веки тяжелеют сами собой.
Просыпаться не хочется. Но кто-то настойчиво трясет его, выдергивая из неги. Возвращается слух, и сквозь звон в ушах он слышит голос Сэма:
- Дин, ну вставай же, нельзя тут лежать!
Это и вправду Сэм. Вслед за слухом возвращается боль. Такая, что даже сила воли ползет по швам. и Дин вскрикивает громче положенного мужчине. Он все же поднимается с помощью брата и, повиснув на его плечах и с трудом перебирая ногами, добирается до машины.
Сэм укладывает его на пассажирское сиденье и смотрит растерянно. Не то чтобы он не умел водить, но прав у него пока нет.
- Какого черта, Сэмми, уже темно, - стонет Дин и с каким-то невероятным облегчением проваливается в небытие.
В школу он больше не возвращается - через неделю они уезжают из Миннесоты. Но нелюбовь к снегу - как прививка от детской болезни, слилась с иммунной системой Дина навечно.

*

Снег уже не идет. Оголтело сыпал все время, пока они с отцом добирались в самую глухую чащу этого чертова леса, лип на волосы и ресницы, когда они разделились, наверняка замел все его следы – и прекратился.
Теперь в прорехах сосновых верхушек над головой – яркие зимние звезды. Глазеют, подмигивают и будто даже насмехаются.
Грохотавший в ушах пульс – обычная шоковая реакция – почти стих. Значит, скоро накатит боль. Наверное, больно будет очень. Он опускает взгляд, сглатывает горький ком в горле. Снег под ногами потемнел от крови. Здоровенная прореха в джинсах на правой ноге, под ней липко и горячо. В правом боку медленно разгорается пульсация.
Удачно упал, сантиментов двадцать вверх – и кол прошил бы сердце. Вампирская смерть. Смешно.
Удачно упал. Еще смешнее.
И снова вокруг этот дурацкий снег. Теперь оказывается, что он может быть и красным. Обхохочешься.
Волчья яма возвышается трехметровыми земляными стенами. Ни пошевелиться, ни выбраться, ни даже осесть на снег – под ним острые колья по центру. Стоять, привалившись спиной к влажной земле, и ждать. Быть может, не все следы замело, быть может, отцовская интуиция сработает и при отсутствии сигнала сотового. Телефону, впрочем, нашлось применение. Кричать не получается - тошнит и голова кружится, а падать – не вариант. В телефоне немного Металлики и пара песен Лед Зеппелин. Вот их – и по кругу. В ночном лесу должно быть неплохо слышно. Под музыку вроде и не так тоскливо. Есть, правда, риск привлечь к себе внимание твари, но прямо перед тем, как свалиться в волчью яму, он слышал два выстрела – на них, в общем-то, и отвлекся. Так что шанс есть.
Шанс всегда есть – так отец говорит. Не сдаваться говорит, бороться за жизнь до конца. Чаще, правда, выходит за чужую. Хотелось бы, чтобы не пришлось за Сэмову. Никогда. Пока ему рано, но отец уже хотел бы…
Сэм в мотеле, в безопасности, в тепле. Пока в безопасности – пусть так и будет.
Мысль о тепле отбивается дрожью по всему телу. Кровь просачивается в снег, с ней уходит тепло.
Грохот пульса давно сменяется нарастающим шумом в ушах. Музыку слышно плохо, удерживать телефон в замерзших пальцах все сложнее, но бросать в снег – не вариант тоже. И ноги держат все хуже, особенно та, что разодрана колом.
- Дин!
Голос отца тоже словно сквозь слой ваты.
- Тут, - эхо и то громче - в легких воздуха не осталось.
Невероятных усилий стоит попытка сосредоточиться на словах отца. Но это в крови - в той самой, что медленно стекает на тающий под ногами снег - слушать и слышать. Слушаться. Огромная еловая лапа опускается по правую руку. Иглы кажутся черными в разноцветную точку. Дин пытается ухватиться за нее, но ветка то и дело норовит уплыть в сторону, а иглы гладкие и скользкие - словно маслом напитанные.
- Обвяжись, - из длинного приказа отца только это слово и доходит до сознания, на плечо падает конец веревки. Непослушными пальцами Дин продевает веревку в шлевки на поясе - поверх ремня. Справившись, бессильно падает спиной на еловую ветку, и последний глоток воздуха не удерживается в легких - в глазах окончательно темнеет и почему-то кажется, что он летит куда-то вверх, но вместо крыльев напрягаются не руки, а ноги. Чудно.
А потом были перепуганные, полные слез глаза Сэма и тусклый свет настольной лампы, под которой отец чистит оружие. И облегчение - пронесло.

*
Шорох ветра по стеклу убаюкивает, взгляд больше не различает отдельные снежинки в белоснежном облаке, обволакивающем Импалу. Откинувшись на сиденье, Дин даже ленится думать. Таких часов, бездеятельных и монотонных, у него было не много, и что с ними делать - Дин не знает. Воспоминания пришли и растворились на задворках памяти, теперь тянет в сон, и он не сопротивляется. И именно когда он отдается наконец на милость дреме, к негромкому вою метели вдруг примешивается нарастающий рев. Видимость по-прежнему равна нулю, поэтому остается лишь полагаться на слух. Различив в новом звуке рев мотора, Дин включает фары, надеясь, что приближающаяся махина (а в том, что это громадина, сомнений быть не могло из-за толщи снега в половину человеческого роста), не врежется в Импалу на полном ходу.
Рев не смолкает, но определить его источник сложно. Он почти оглушителен, но стук в стекло все же становится полной неожиданностью. Существо в “аляске” и меховых унтах, по глаза завернутое в шарф и спрятанное под капюшоном, уверенно дергает ручку Импалы на себя. Дин запоздало пытается не допустить незапланированного открытия двери, но не успевает - в салон бесцеремонно врывается рой снежинок и голос Сэма:
- Давай выбираться.
Приходится брести почти по пояс в снегу и завидовать Сэму - в отличие от того, у Дина имеются лишь кожаная куртка и упрек брата в затылок: “Говорил же, одевайся теплее, а ты - я в машине, я в машине!”.
К тому времени, когда они, раскидав снег и загнав Импалу на платформу, забираются в теплую кабину, Дин уже стучит зубами. Они медленно, но уверенно выбираются на шоссе. Расслабившись, Дин греется предусмотрительно захваченной Сэмом бутылкой виски.
- Откуда такой агрегат? - спрашивает он.
- Одолжил, - загадочно улыбается Сэм. - Еще раз тебя понесет зимой в Миннесоту, я тебе не попутчик,- все еще шутя добавляет он. - Ненавижу снег.
- Согласен, - на полном серьезе отвечает Дин. И думает, что несмотря на все разногласия, кое в чем их мысли совершенно созвучны.

@темы: Семнадцатый круг

---

Круг семнадцатый, почти совершеннолетие)))

[qazanostra]

Братья и сёстры по оружию!

Наша дорогая и любимая  _Лейка_ вынесла предложение провести новый круг. Приглашаем поучаствовать в обсуждении правил и сроков!

На данный момент предложение выглядит следующим образом:
Можно попробовать кейсовый круг. Типа "сборник драбблов" - (от каждого автора - кто сколько сумеет), который будет связан единой историей. Что-то наподобие "журнала Летописца".

Идея в зачаточном состоянии, и требуются доработки, поэтому ответьте в комментариях на следующие вопросы:

1. Анонимно или открыто?

2. Тамлайн:
а) один на всех;
б) каждый сам выбирает;
в) просим Волче благословить.

3. Тема:
а) свободная;
б) привязка к таймлайну;
в) ангст/джен/юмор (нужное подчеркнуть).

4. Хэппи энд:
а) обязателен;
б) желателен;
в) как получится.

5. Ваши пожелания (написать всё, чего хочется, не стесняйтесь).

Вносите предложения и участвуйте в обсуждении!

запись создана: 06.03.2014 в 14:43

@темы: Организационное, Семнадцатый круг

---

[_ILLA_]

Охотники против Всадников

---

Деанон.

[qazanostra]

Охотника против Голода поглотил реал. Пожелаем ему успешно разобраться со всеми проблемами и вернуться к нам

Так что, господа Охотники, открываемся!

@темы: Организационное

---

Охотники!

[qazanostra]

Кто смелый, можете выкладываться

Код баннера.

<div align="center"><a href="http://spnbrothersinarms.diary.ru/"><img src="http://s6.hostingkartinok.com/uploads/images/2013/10/113acf008a89d91937d04a9204b25a25.jpg"></a></div>

Планочки для Охотников, лепим в заглавии, как когда-то Всадники))

Коды планочек.

Охотники против Войны.

<div align="center"><img src="http://s5.hostingkartinok.com/uploads/images/2013/10/73e4ef46c0cbd5d5170306946a4cc301.jpg"></div>

Охотники против Голода.

<div align="center"><img src="http://s5.hostingkartinok.com/uploads/images/2013/10/7d48684313b3276bc0fb7af36bcb6326.jpg"></div>

Охотники против Чумы.

<div align="center"><img src="http://s6.hostingkartinok.com/uploads/images/2013/10/740d9d90f8612d4520a2c45457ecd01b.jpg"></div>

Охотники против Смерти.

<div align="center"><img src="http://s5.hostingkartinok.com/uploads/images/2013/10/8a3eed6e73dd42a6408b925c7198256e.jpg"></div>

Гостевой логин: spn_guest
Пароль: guestpass

АПД. Охотник против Голода, ты где?
АПД 2. Охотник против Голода заболел, но обещал сперва победить болезнь, а потом - и Голод! Поддержим его морально и подождём с деаноном недельку, а?)))

запись создана: 05.10.2013 в 15:01

@темы: Организационное

---

[_ILLA_]

Пришла мысль,и пока она не сбежала , спешу поделиться. Раз уж мы так лихо разобрались со Всадниками, может мы семнадцатый круг сделаем про Семь грехов?
А то мне чего-то Семнадцать мгновений в голову лезут

---

[spn_guest]

Слегка юмор, не пугаемся.

Против Чумы

Крисси помнила, как отец не раз говорил ей, будто есть твари, с которыми лучше не встречаться. Если перевести на язык охотников - на которых лучше не охотиться. Выходило, что есть существа, которым разрешено делать все, что им заблагорассудится, а охотники просто пройдут мимо, потому что... Потому что боятся их? Потому что боятся за себя? Ведь, получается, эти твари слишком сильны, и заранее не скажешь, кто выйдет в схватке победителем. Это была грустная правда.

Крисси хотелось думать об охотниках (и уж тем более о своем отце) как о героях, почти таких же всесильных, как Бэтмен или Супермен, а выходило, что брались они не за все дела: они истребляли полтергейсты пачками, призраков - сотнями, ругару - табунами, но демонам разрешалось практически все, хотя проблем от них бывало гораздо больше. Появившиеся недавно левиафаны вообще были неприкосновенны.

Иногда к ее отцу заходили и другие охотники, и Крисси вновь и вновь слышала все ту же фразу - есть твари, на которых лучше не охотиться. Она привыкла к этой мысли. Она не обвиняла ни отца, ни других охотников ни в трусости, ни в эгоизме: от полтергейстов, призраков и ругару мир тоже кому-то нужно вычищать.

А потом, совершенно случайно, ее жизнь пересеклась с Винчестерами. После охоты на ветал Крисси попыталась узнать о них побольше, и чем больше она узнавала, тем сильнее ей казалось, что они - другие охотники, не такие, как ее отец или его друзья. Конечно, среди слухов о Дине и Сэме, наверняка, было полно баек, но, как она решила, не слишком много: зачем придумывать что-то, если в мире и так прорва сверхъестественного. Поговаривали, будто братья побывали в аду и раю и вернулись оттуда живыми. Она слышала, что якобы король ада приказал своим демонам не нападать на Винчестеров, когда по земле бродили левиафаны - типа если уж кто-то и найдет способ борьбы с ними, так это Дин и Сэм. Говаривали, что Дин заменял самого Смерть, когда тот решил отдохнуть, а Сэм прожил полгода без души. Ходили слухи, будто у них в друзьях был ангел. Они убивали как раз тех монстров, на которых ее папа никогда бы и не помыслил охотиться. И они оставались в живых.

Крисси уважала память об отце, но герои в охоте у нее появились другие.

Поэтому, когда в больнице одного маленького городка началась вспышка неизвестной болезни, Крисси (к тому времени уже опытная охотница, по крайней мере, по ее собственному мнению) не прошла мимо. Разве прошел бы мимо Дин Винчестер? Разве прошел бы мимо Сэм Винчестер? Она была уверена, что нет. К тому же болезнь явно была сверхъестественного происхождения - она странным образом выбирала начинающих поэтов и писателей. Под высокой температурой, в бреду больные продолжали что-то писать, придумывать, декламировали стихи, словно использовали последний миг жизни, чтобы остаться в памяти потомков.

Крисси быстро выяснила, что таким черным чувством юмора могло обладать только одно существо - Всадник Чума, то есть та самая тварь, с которой лучше не пересекаться. Она прямо-таки слышала голос отца в ушах: "Что ты делаешь, Крисси?!" - но лишь отмахивалась от него. Винчестеры бы не отвернулись, они бы не попытались найти для себя дело попроще, и она тоже не собиралась искать.

Если подумать, что с ней мог сделать Всадник? Да по сути ничего. Из всех Всадников Апокалипсиса Чума всегда казался ей самым уязвимым. Что делать с миром, где есть столько вакцин, антибиотиков и лекарств? Где люди обнаружили ДНК и постоянно ищут способы борьбы с ранее неизлечимыми болезнями? Да любой современный человек имеет столько прививок от болезней, с которыми бы в позапрошлом веке доктора не справились. Чума был обречен изначально. Ему нужно было приходить гораздо раньше.

Собственно говоря, это все Крисси ему и изложила. Он, как она и думала, был "заряжен" на одну болезнь, которая поражала тех, кто пытался что-то писать. Крисси даже в детстве не пыталась рифмовать слова, она не видела в этом ни смысла, ни интереса.

- Короче, - заявила она Чуме в конце, - тебе пора сваливать отсюда.

- Потому что ты мне так говоришь, охотница? - улыбнулся Всадник своими безжизненными губами.

- Нет, конечно, - хмыкнула Крисси. - Я же понимаю, что пытаться угрожать Всаднику Апокалипсиса - все равно что пугать кирпичную стену. Но ты меня вообще слушал? Тебе надо уходить не потому, что тебя нашли охотники, а потому что люди, которые больше соображают в болезнях, чем я, в ближайшее время все равно найдут вакцину и вылечат твоих рифмоплетов. Вот ты поиграл с ними, развлекся, но надо же понимать, когда пора делать ноги.

- Что-то у меня складывается впечатление, что я уже слышал когда-то охотника с похоже манерой выражаться, - Чума потер покрасневшие глаза. - И воспоминания о нем и его брате у меня, мягко скажем, остались неприятные.

- Тебе надо было поступить, как Смерть, - кивнула Крисси. - Нужно было перейти на сторону Винчестеров и просто отдать им кольцо.

Чума недовольно нахмурился, из-за чего выражение его лица стало напоминать врача, столкнувшегося с неизлечимой болезнью:
- Как жить в мире, где о Всадниках Апокалипсиса думают как о мелких пакостниках? Ведь мы, между прочим...

- Я уже все о вас прочла, - прервала его охотница. - Ну, серьезно, поиграл и хватит. А то ведь... - Крисси решила все-таки, что припугнуть Всадника не помешает, - если тебя не волнуют врачи, вместо простых охотников здесь вполне могут оказаться Дин и Сэм...

Всадник сморщился еще сильнее - будто больные того доктора стали умирать один за одним, - потом щелкнул пальцами и исчез. Через секунду Крисси услышала с улицы звук заводящегося мотора. Тот пару раз чихнул, но потом перешел в обычный рев. Машина отъехала от больницы.

Крисси довольно улыбнулась. Ее отец не знал, что на всесильных тварей есть свое оружие. Два оружия. Безотказных.

---

[spn_guest]

Темной-темной ночью, пока никто не видит, охотник выбрался с выкладкой текста. Надеюсь, ответ засчитаете Всадник был невероятен, и охотник реально растерялся
Предупреждения: Вялая попытка вписаться в канон, левые персонажи, высокий штиль

Против Смерти. Или нет?

Котёл был старый, чугунный, с кованой цепью, предназначенной для того, чтобы подвешивать её над открытым огнём. Теа получила его по наследству после смерти своей бабушки Хезер. Вместе с котлом в её владение перешёл старинный дом, бывший когда-то родовым поместьем, но постепенно пришедший в упадок.

Теа знала историю своей семьи вплоть до заселения Америки. Её далёкие предки прибыли на Новую Землю в поисках лучшей жизни. В жилах молодой женщины текла пусть и достаточно сильно разбавленная со временем, но всё же настоящая кельтская кровь. Бабушка Хезер настояла на прохождении маленькой Теой обряда крещения кельтским именем. Мама была недовольна, но спорить с ней не стала. У бабушки в доме был непререкаемый авторитет.

Так Теа, она же Дану – но только для домашних, стала наследницей знаний старухи, у которой в городке, рядом с которым стоял дом, была слава жёсткой и странноватой женщины. После смерти Хезер Теа вступила в полноправное владение всем её имуществом.
Вот так к ней и попал этот котёл. А ещё куча всякого хлама, который так и притягивает потустороннее.

- Хоть бы помог! – отдуваясь, Теа укоризненно посмотрела на сидящего на подоконнике кота. Она только что притащила из подвала тяжеленный чугунный котёл и морально готовилась подвесить его над очагом в большом камине.

Рыжий кот лениво шевельнул хвостом.

- Ну да, ты же просто кот, - пробурчала девушка, примеряясь к цепи. – Какая от тебя помощь?

Натужно крякнув, Теа подняла котёл и с трудом навесила на крюк над очагом.

- Времени в обрез, нужно торопиться.

Раздавшийся позади глухой мужской голос заставил девушку испуганно подпрыгнуть на месте, и если бы она не прицепила котёл к крюку, тот бы точно рухнул ей на ногу, переломав все кости.

- Твою мать! – резко развернувшись, Теа зло уставилась на гостя. – Нельзя же так пугать! Я с тобой скоро заикой стану!

- Прости, - ничуть не смутившись, мужчина уставился на неё немигающим взглядом каре-зелёных глаз. – Но времени почти нет.

- Надо было приходить раньше! – огрызнулась Теа, пересекая просторную гостиную и скрываясь в кухне. – В этом деле спешить нельзя.

- Слишком многое на кону, - чуть повысив голос, ответил гость.

- Я уже поняла, что не только упаковка жевательных мармеладок! – тут же отозвалась девушка, хлопая шкафчиками и гремя какими-то ящиками.

Мужчина перевёл взгляд на сидящего на подоконнике кота и тяжело вздохнул. Кот сочувствующе шевельнул усами. Его хозяйка была острой на язык и порой выводила окружающих из себя парой безобидных с первого взгляда фраз. Исправлять её характер уже поздно, и если кому-то что-то от неё нужно, остаётся только смириться.

Теа быстрым шагом вернулась в гостиную, неся за собой шлейф густого травяного запаха. В руках у молодой женщины обнаружились коробочки и баночки разных размеров. Всё это добро она сгрузила в продавленное старое кресло, стоящее рядом с камином. Схватила жестяное ведро, до поры спрятанное за креслом, и унеслась на улицу, хлопнув дверью. Старый витраж, украшавший эту самую дверь, протестующе зазвенел.

Вернулась Теа пару минут спустя и ловко вылила колодезную воду в котёл. Отставив ведро в сторону, взяла с каминной полки коробок спичек и разожгла в очаге огонь. Приготовленные заранее поленья весело затрещали. Пламя разгоралось постепенно, не спеша облизывая чёрные от копоти бока котла. Шумно выдохнув, молодая женщина опустилась на пол возле кресла и принялась перебирать коробочки, сортируя их по одному ей ведомому порядку.

- Ну, рассказывай, - обратилась она к своему гостю, даже не предложив ему сесть на старый диван. Мужчина так и стоял посреди комнаты, опустив руки вдоль тела и гипнотизируя взглядом огонь.

- Что именно? – словно очнувшись, он перевёл взгляд на девушку.

- Всё, - развернувшись и прислонившись спиной к креслу, Теа подтянула ноги и обхватила колени руками. – Время у нас есть, вода закипит ещё не скоро. Так что давай по порядку. Как ты вообще докатился до жизни такой?

Она вдруг тепло улыбнулась мужчине. Серо-голубые глаза девушки внимательно изучали гостя, и тот понял, что какие-то выводы хозяйка для себя сделала уже давно, иначе не взялась бы помогать в таком важном деле. Вздохнув, он уселся на пол в том же месте, где и стоял. Задумчиво уставившись на огонь, гость начал свой рассказ.

***

На улице уже стемнело. Осенний стылый ветер задувал в приоткрытое окно опавшую листву – золотые монетки влетали в комнату, растерянно кружили и падали в тёмный угол, словно боялись бушующего в очаге огня. Гостиная старого дома была наполнена треском поленьев и промозглой осенней тишиной. Пахло прелыми листьями и пряными травами.
В пшенично-золотистых волосах ведуньи плясали отблески огня и осеннего листопада. В серо-голубых глазах совсем молодой женщины отражалась мудрость, передаваемая из поколения в поколение всем знахаркам её рода. Дану – в миру просто Теа – без стеснения скинула всю одежду и встала на колени перед котлом. Нагая и прекрасная, словно лесная нимфа, она творила магию, в которую теперь никто не верит.

- Я был простым солдатом. Сперва привык выполнять приказы, а потом и отдавать их. Первое время, когда я вернулся с войны, меня не отпускало чувство, что затишье временное. Было страшно ложиться спать. Я боялся, что проснусь, а вокруг кровь, выстрелы, крики умирающих людей… Было страшно вливаться в мирную жизнь, осознавая, что всё это можно потерять в одночасье.
- В тебе умер романтик, знаешь?
- Вот смеёшься ты, а мне смешно не было. Ты когда-нибудь видела человеческие внутренности, намотанные на штакетник?
- Мда. Не романтично, согласна.
- Вот именно. Я до ужаса боялся однажды обнаружить, что это внутренности близкого мне человека.

Бабушка Эния – в миру Хезер – рассказывала, что этот рецепт давным-давно придумала одна колдунья, когда хотела отсрочить свою кончину. Она решила умилостивить самого Смерть – заговорила оковы и тайком сковала его, а потом пришла к нему и наколдовала освобождение. Смерть должен был проникнуться благодарностью к освободившей его старухе и позволить ей жить.
Бабушка Эния шептала эту байку тёмной ночью, чтобы ненароком Смерть её не услышал. Считалось, что это знание потеряно, и никто не хотел накликать на себя гнев его, впустую рассказывая байки о его пленении. Это было унижением – так обращаться со Смертью. Бабушка Эния учила Дану уважению и рассказала эту историю только когда убедилась, что внучка понимает важность её сохранения в тайне.

- Всё было как в сопливых романтических комедиях. Я приносил ей цветы, ухаживал. Пытался наладить хорошие отношения с её отцом. Её мать была очень доброй и приветливой. Отец же на дух меня не переносил. Постоянно пилил дочь, что я её не достоин, что я весь такой… Ну, не заслуживающий её внимания. Она мне об этом рассказывала, и мы надумывали сбежать. Я собрал немного денег, купил машину. Ей она с первого взгляда не очень понравилась, но потом они подружились.
- Видимо, тачка была что надо, и твоя суженая приревновала.
- Ну… Не знаю. Может быть.
- … И что потом? Вы сбежали от тирана-отца?
- Почти. Уже готовились уехать, когда узнали, что у её отца случился сердечный приступ, и он умер. Мать кто-то зарезал, но там вообще история мутная какая-то. Мэри об этом говорить не хотела, а я и не настаивал.

Дану прекрасно помнит предостережение бабушки Энии. Она говорила, что ведунья, придумавшая хитроумный план и сковавшая Смерть, долго мучилась перед тем, как отойти к предкам. Смерть прознал про её замысел и с присущей ему хладнокровностью придумал способ, которым должна будет умереть коварная ведьма. Это не было местью, нет. Смерть не настолько мелочен, чтобы мстить. Это был урок всем, кто подумывал поступить так же. Предостережение от глупых поступков. Смерть предупредил, что тот, кто воспользуется этим заклинанием, умрёт в страшных муках.
Видимо, он не знал, что запретное учение может сослужить ему хорошую службу.

- И как же закончилось ваше «долго и счастливо»?
- Нашему младшему сыну исполнилось полгода, когда демон убил Мэри. Я оказался один с двумя маленькими детьми на руках и злобой в душе. Искал ответы, растил сыновей как воинов, добиваясь беспрекословного выполнения приказов. Учил стрелять, метать ножи, мухлевать с кредитками и врать с честным выражением лица…
- Воспитал идеальных солдат.
- Да.
- … Отобрал у них нормальное детство.
- … Да…
- Ты не имел права.
- Я должен был убедиться, что они смогут постоять за себя и защитить друг друга, когда меня не станет.
- И всё равно нормального будущего ты им не обеспечил. Хотя обязан был! Должен был сделать всё, чтобы у твоих сыновей была мирная жизнь.
- Они бы погибли.
- Значит, такова судьба.
- К чёрту судьбу! Они мои сыновья, я не мог допустить, чтобы твари, которые окружают нас в темноте, отобрали их друг у друга!
- И ты отобрал их у всего остального мира? У них могли быть любимые! Они могли бы жить счастливо, а не воевать.
- Но не были бы в безопасности. Окружённые чужими, в сущности, людьми, они были бы уязвимы. Доверять можно только семье. Тебе ли не знать, потомственная ведьма.

Дану выучила рецепт наизусть ещё при жизни бабушки Энии. Бабушка требовала от внучки знания всех фамильных секретов. Книги можно сжечь, а сохранённые в глубинах памяти рецепты стереть может разве только время. Дану была молода и всё ещё хорошо помнила все наставления своей учительницы. Она смешивала травы, высыпая их в котёл. Напевала древние заклинания густым, глубоким голосом. Казалось, слова слетали с её куб сухими осенними листьями и опускались в огонь, потрескивая и окутывая комнату запахом древней, как сама земля, магии.
Ветер шелестел, умоляя её остановиться. Дану знала о том, какую цену ей придётся заплатить за своё деяние. Но отступать она не имела права.

- У тебя ведь тоже есть понятие о долге, не так ли?
- Любишь надавить на больное?
- Ты тоже тактичностью не отличаешься. Ну так как?
- … Когда-то давно, мне тогда было лет десять, бабушка Хезер, которая научила меня всем этим премудростям, раскинула карты. Она хотела заглянуть в мою судьбу. Тогда я не всё понимала. Смерть мне виделась совершенно отдалённой перспективой. Я собиралась умереть в столетнем возрасте, окружённая потомками и их заботой. Бабушка Хезер смотрела на карты долго, потом вытерла несколько слезинок, которые не удержала в себе, и рассказала о том, что меня ждёт. Там были общие слова, никакой конкретики. Миссия, которая станет для меня самой важной и последней. Обрыв родовой линии, полное угасание семейных традиций. Это её очень огорчило, но она долго говорила о том, что от выпавшего мне испытания я не должна убегать. Должна встретить его лицом к лицу и сделать то, что от меня потребуется. Я совсем забыла об этом гадании. Вспомнила только когда увидела тебя у себя в гостиной.
- Ты не удивилась.
- Ну… Это место притягивает всякий потусторонний сброд. Без обид.
- Да что уж там.
- До тебя парочка заблудших призраков была, пришлось в срочном порядке упокоевать, пока не перепугали соседей. Прозрачные фигуры, бродящие в округе, немного пугают людей.
- Понимаю.
- Так что ты меня не удивил. Но я почему-то сразу вспомнила о том гадании бабушки Хезер. Это – моя последняя миссия. Я просто не могу от неё отказаться потому, что никто не сделает эту работу вместо меня.
- … Спасибо тебе. Моим мальчикам нужен шанс, чтобы всё исправить. Как-то иначе я помочь не могу, так что пришёл к тебе. Спасибо, что согласилась.
- Даже опытным одиноким волкам вроде твоих сыновей иногда нужна помощь. А теперь ступай. Мне пора начинать.
- Ещё раз спасибо, Теа. И прощай.
- Покойся с миром, Джон Винчестер.

Последнее слово на древнем языке её предков эхом отразилось от деревянных стен гостиной и стихло, утонув в ночной тишине. Котёл кипел, по помещению разливался пряный запах диких трав.
Дану стояла на коленях перед очагом. Спереди её обдавало жаром от огня, сзади холодом окутывал осенний воздух. Ведунья ждала.
Ей не было страшно. Она знала о том, какую цену заплатит за свершённое колдовство, ведь в предании, которое ей поведала бабушка, об этом говорилась. Страшная мучительная смерть. Она потеряет все зубы, выхаркает лёгкие, исцарапает пол, пытаясь вдохнуть и оставляя в досках ногти. Глаза истекут кровавыми слезами, а всё тело сведёт долгая и болезненная судорога. Она даже не сможет попросить о скорейшем завершении муки. Даже кричать не сможет. Это была цена за освобождение Всадника Смерти от оков Люцифера, и Дану готова была её заплатить. Что значит её жизнь против жизней миллиардов людей? Жаль только, что на этом её род прервётся.
Жнец появился в обличии молодой девушки. Тёмные волосы обрамляли круглое личико, миндалевидные зелёные глаза смотрели с грустью и теплотой. Жнец опустилась на колени рядом с ведуньей и ласково коснулась плеча.
- Ты понимаешь, что тебя ждёт расплата за содеянное? Его слово твёрдо как гранит. Он не имеет права делать исключения.
- Я знаю. В предании гласится, что меня должна постигнуть кара.
- Ты должна знать, что он благодарен тебе. Ты умрёшь, но не будешь мучиться. Твоя кара – полное угасание рода.
- Спасибо, - еле слышно выдохнула Дану и закрыла глаза.
Через миг её тело рухнуло на пол. В гостиной больше никого не было, кроме рыжего кота, который всё это время сидел на подоконнике.
Кот мягко спрыгнул на пол, вальяжно подошёл к очагу. Стукнул лапой по выпавшему угольку, загоняя его под ветхое кресло, ткнулся лбом в плечо хозяйки, прощаясь, и вальяжно вышел через приоткрытую дверь. За его спиной занимался огнём старый дом.

***

Смерть любил большие города. В них было множество людей, и для его жнецов всегда находилась работа. Множество судеб, множество способов умереть. В мегаполисах можно использовать фантазию на полную.

Чикаго выбрал Люцифер, и Смерть старательно делал вид, что следует его плану, хоть и нехотя. Наследница древнего рода кельтских ведьм знала о том, какую цену ей придётся заплатить за свой поступок, но не остановилась и сняла с него эти ненавистные оковы. Теперь нужно было дать возможность Винчестерам закрыть этого зарвавшегося архангела в его Клетке. Смерть сделал всё, чтобы привлечь внимание охотников и заманить их в Чикаго.

Ему нравились здешние пиццерии. Он как раз наслаждался вкусом свежей пиццы, когда услышал позади шаги. Призвав свой серп, он вырвал это оружие из рук гостя.

- Спасибо за то, что вернул, - не оборачиваясь, произнёс Смерть. – Присоединяйся, Дин. Пицца вкуснейшая.

Смерть не спеша смаковал блюдо, наблюдая за с опаской присаживающимся напротив него охотником. Торопиться некуда, можно и посмаковать.

А Апокалипсис подождёт, с него не убудет.

@темы: Шестнадцатый круг

---

Первый пошел

[spn_guest]

– Он прав, – выдыхает Сэм и прикрывает глаза. Дин продолжает откапывать его, как может. Почти не вслушивается в то, что предлагает всадник, потому что, в целом, и так все ясно. Воевать друг с другом ради удовлетворения чьей-то прихоти – сюжет, приевшийся до тошноты ещё в прошлый раз. Однако сейчас, когда повсюду валяются окоченевшие, раздавленные взрывами трупы, когда апокалипсис уже случился словно бы сам по себе, сравнивать не получается. Получается откапывать Сэма.
Понять бы еще, что это за место. Уж точно не та воронка, куда снаряд дважды не попадёт. Дин цепляется за мысль о бесконечности вариантов исхода, созданную самой возможностью выбирать, но глубины в ней видит – ноль, как в точке, или, скажем, в черной дыре, жадной до всего, что достигает ее пределов. Дину тяжело и муторно, но не страшно принимать решение, потому он отвечает, обрывая положенный на раздумья срок:
– Мы согласны.
Голос звучит устало, так, если бы он говорил: "Я пас" или что-то подобное.
Кастиэль молчит и не двигается. Он единственный стоит прямо, даже будучи человеком сохраняя былое, изначально присущее ему ангельское достоинство. Ангельскую заносчивость, сказал бы когда-то Дин. Да какая сейчас разница.
– Отлично! – голос всадника катится горячей смрадной волной; конь его переступает копытами – земля дрожит и осыпается в яму комьями. – Я дам вам время. Полагаю, месяца хватит. Сэму ведь нужно… прийти в норму. Да и война, как бы со стороны ни казалось, дело небыстрое. Хорошая война требует подготовки. Придумаем что-нибудь, а, Дин? Скажу по секрету: буду болеть за тебя.

Они валяются в траве спутанным клубком конечностей, натужно покряхтывающим и разноцветным; мелькают то широкие светлые, в землистых пятнах, штаны Джо, то разорванная на плече синяя рубаха Колина. Когда последний, капая кровью из разбитого носа, откатывается по стоптанной траве, Дин подходит ближе. Точным движением зажимает щенячьи подвывания, приложив к лицу пострадавшего кусок полотенца.
– Спасибо. Еще немного и я бы победил, - переждав боль, заявляет тот, с ненавистью глядя на партнера по спаррингу.
Дин качает головой.
– Он учит тебя, так что будь благодарен. Подумай, чего тебе больше хочется сейчас, убить его или одержать верх.
– И то, и другое?
– Если так, значит, победишь ты еще нескоро. И нескоро встанешь в пару с кем-то еще, даже не проси.
Дин хлопает его по плечу, на что Колин дергается и вздыхает грустно, вновь становясь похожим на щенка. Странный парень, сложно понять, что за винтики крутятся у него в голове. Он держится ближе всех и так выходит, что Дин разговаривает с ним чаще, чем с остальными.
Лагерь людей, в который их с Сэмом протащило, словно привязанных к сбруе огненного коня, ослепших и задыхающихся, слишком напоминает другой, тот, где Дин встретил себя самого и с трудом узнал. Здесь все подчинено простому, будто незыблемому порядку: изо дня в день люди расставляют мишени и стреляют по ним, отрабатывают приемы ближнего боя не жалея друг друга, заражаясь яростью, как чумой; живут в деревянных домах группами по несколько человек. Огонь зажженных к ночи костров высвечивает в их глазах страх. Все они словно ждут приказа умереть или убить, и это ожидание сковывает воздух, наполняет его чем-то дурным, инородным.
Все они почему-то принимают Дина за главного, но его это мало волнует. Полностью вписаться в картину происходящего и хоть немного её изменить все равно не получается – люди слушают, но не слышат, не понимают сути; может, потому что он не слишком старается достучаться, потому что сам пока не понимает, куда и зачем должен их вести. Ясно одно – такая война совсем не то, к чему Дин привык.
Сэм, кажется, чувствует то же самое. Он еще не вполне здоров, точнее, совсем нет, - может вставать и, не без помощи Дина, побродить час-другой по окрестностям, но после сквозь его кожу вновь пробивается золотистое сияние, словно электричество, оплетающее кости. Процесс неизменно причиняет боль и отбирает силы. Дин ставит на широкую спинку сэмовой кровати графин с водой и стакан, – по ночам Сэма мучает жажда – кладет рядом блистеры с разными обезболивающими, которые исправно притаскивает Колин. Сэм хоть и говорит, что таблетки не особо помогают, других-то средств у них пока нет.
– Так что мы будем делать, Дин? – спрашивает Сэм и прячет руки под одеяло.
– Подождем, пока ты перестанешь работать ночником, а потом подумаем. Как помнишь, у нас есть время. Кевин ищет в хранилище хоть какую-то информацию…
Сэм перебивает, хрипит отрывисто – то ли кашляет, то ли смеется.
– Время заканчивается, Дин. Найди Каса, судя по всему, он сейчас главный у ангелов. Вы должны узнать, не слышал ли кто-либо из них о том, как можно убить спятившего всадника. Хоть что-нибудь о божьих инструкциях на этот счет. А я мог бы помочь в бункере.
– Притормози, Сэм, ты на ногах еле стоишь.
– Чтобы читать книги не обязательно стоять на ногах.
– Ну да, а раскопать могилу можно и без лопаты. Вообще-то, я просил Кевина сначала попытаться выяснить, как вылечить тебя, а не о том, что делать, если кроме ангелов с неба внезапно посыпались еще и всадники апокалипсиса. В любом случае, он в курсе. Я всё рассказал, – Дин идёт за пивом к старому холодильнику у стены, пока Сэм жмурится и сорвано дышит, пережидая очередной приступ боли. – Кас может быть где угодно, что ты предлагаешь?
Он почти допивает бутылку, когда Сэм отвечает:
– Не знаю, заявить в полицию?
– Очень смешно.
– Как считаешь, захочет наш приятель в кровавой короне спуститься в ад с обзорной экскурсией? – засыпая, бормочет Сэм. – Возможно, нам стоит закончить начатое и закрыть врата, если не будет других вариантов.
Он сворачивается в клубок, невыносимо тощий и юный; полусон меняет его. Волосы спутаны и от пота вьются кольцами, кажутся короче, так что перед Дином сейчас – словно почти что Стэнфордский Сэм. Спит на соседней кровати, спасаясь от кошмаров. Дин ощущает неуместную сентиментальность и желание погладить его по голове, но, конечно, не делает этого.
– Даже не думай. Мы найдем выход, – немного запоздало отвечает он.
Прошло уже две недели с того момента как они очнулись в тесной комнате одного из домов военного поселения. На самом верху крыши дома есть проржавевший, застывший в одном положении флюгер в виде наездника в ковбойской шляпе. Сэм усматривает в этом некую символичность. Об ангелах ничего не слышно, если не принимать за правду недавние сообщения об их внезапных исчезновениях в самый разгар вооруженных конфликтов. Как говорят, они больше не убивают людей.

Абаддон приходит ночью, садится за стол и медленно постукивает ярко красными ногтями о столешницу. Звук тихо вытягивает Дина из сна о конце всего, как пойманную в сеть рыбу из ледяной проруби. Вода, смешанная с кровью, течет меж крупных ячеек, кто-то крутит рычаг, и цепь, удерживающая края его веревочной клетки, издает равномерный стрекот при движении вверх. Дин задыхается, потому что у него нет легких, вокруг него холод и скользкие рыбьи тела с бессмысленными глазами.
– Да просыпайся уже, Винчестер. Надо поговорить, – она сжимает его горло невидимыми пальцами. – Только не разбуди Сэмми.
– Что тебе надо? Отпусти меня, – выдавливает Дин.
– Как скажешь.
Невидимые пальцы исчезают, Дин делает долгий судорожный вдох и садится на кровати, глядя на демона. Абаддон потрепана, как уличная проститутка в конце рабочего дня. Под глазами разводы потекшей туши, одежда в грязи, но губы, нетронутые помадой, смотрятся невинно и нежно, как у девственницы.
– Ты не очень-то следишь за телом, - не успев подумать, выдает Дин.
– Подумай уже о чем-то, кроме тела, Винчестер. Например, о том, как ты будешь останавливать конец света.
– Откуда ты знаешь?
– От вашего полудохлого торгаша, Кроули. Он ведь недалеко уполз тогда. Должно быть, экономил оставшиеся демонские силы, чтобы вызвать помощь, но кровь его тухлая, разбавленная, никто не услышал зов. Кроме меня. Я хочу помочь.
– В любое время. Так что именно ты хочешь, извини, прослушал?
– Я знаю, как помочь твоему брату. Правда, не совсем понимаю, как он тебя до сих пор терпит, но не суть. Ты вообще имеешь представление о том, что с ним происходит? И не ерничай, будь добр, люди ведь должны быть добрыми, да?
– Продолжай.
– Сэму нужна моя кровь. Не делай такое лицо, не обязательно моя, просто, – чтобы тебе стало понятней – нечистая. В нём сейчас бурлит нерастраченная сила божественного толка, которую нужно чем-то подавить. Я видела подобное однажды. Не могу дать гарантий, но попробовать стоит.
– Да что ты несешь, тварь? Я не буду поить Сэма демонской кровью. Если у тебя всё – отвали по-хорошему.
– А то что, Дин? Позовешь своих марионеток с факелами? Я хотела по-хорошему, да видно не выйдет.
Абаддон стремительно оказывается рядом, скривившись, протыкает запястье грязной вилкой и поворачивается к Сэму, а Дин не может пошевелиться. Не может даже закричать, чтобы предупредить его. Когда она отходит, Дин видит черную густую кровь, вскипающую на его губах и подбородке. Видит, как двигается, сглатывая, его горло.
– Успокойся, он не начнет превращаться в демона от одного глотка. А теперь послушай сюда, Винчестер, – она снова хватает его за шею, только теперь уже по-настоящему, холодной твердой ладонью. – Все эти ваши игры в бога – твои, Дин, твои! – с запечатыванием ада, рая, чтением скрижалей и прочим, дорого обходятся для всех. Вот скажи мне, отчего тебе не сиделось спокойно? Почему ты решил, что имеешь право что-то там закрывать? Война пришла за тобой из чистилища, как брошенная собака, и теперь сжирает все, что видит, потому что здесь ей нет места. Очень надеюсь, что ты наконец-то найдёшь способ все исправить. Иначе я сожгу Сэма на твоих глазах. Прежде, чем отравленный дыханием всадника воздух заставит тебя потерять рассудок и сделать это самостоятельно. Всё понятно? – Абаддон рассматривает маникюр на свободной руке. – Я приведу к тебе Кастиэля, сегодня. Та ракушка, где прячутся ангелы, невидима для людей и непроницаема, но иногда створки открываются, чтобы впустить новоприбывших. Ты ведь знаешь, что ангелы пропадают невесть куда? Так вот, у них теперь тоже есть место постоянной дислокации. Практически рискую головой ради тебя, и ведь никакой благодарности в ответ.
Она рывком отпускает его, и Дин, по инерции влетая затылком в стену, теряет сознание.

Следующие несколько дней проходят как обычно. Дин мог бы предположить, что Абаддон ему просто приснилась, но у него огромная шишка на полголовы, а от скверных предчувствий начинает сосать под ложечкой. Впрочем, для чего бы рыжая стерва ни поила Сэма своей кровью, он довольно быстро поправляется. Перестает светиться и чуть что валиться с ног, на его щеках появляется румянец, и Дин безусловно доволен этим фактом. Никаких явных демонских замашек брат пока не демонстрирует, только косится подозрительно в ответ на разглядывания. Хочется щелкнуть его по носу, вызвать удивление. Дин соскучился по эмоциям на сэмовом лице.
Они выслушивают ежедневный отчет Колина о делах, а после снова и снова обсуждают сложившееся положение вещей, не приходя к очевидным выводам. Даже Люцифера можно посадить в клетку. Можно прочитать экзорцизм наоборот, загнать бесплотного демона в любое подвернувшееся тело и убить с помощью ножа. Призраки, перевертыши и прочая нечисть не в счет, с этими и вовсе всё проще некуда. Но как можно справиться с тем, что есть не объект, – как говорит Сэм, тем самым забраковывая идею с адскими вратами – а явление. Своего рода вирус, пробуждающий первобытные инстинкты и хаос в человеческих душах. Этого они не знают. Посреди разговора Сэм внезапно ерзает, прислушивается и частит, упираясь пристальным взглядом в дверь:
– Мне как-то… что-то не то.
Абаддон входит без стука, за ней в комнату шагает Кастиэль.

– Почему ты ничего мне не сказал? – Сэм вроде бы не злится из-за демонской крови, но в его тоне Дин отчетливо слышит укор.
Абаддон фыркает, отворачиваясь. Она сидит на том же месте, что и в первый свой визит.
– Не хотел тебя травмировать? Брось, это ведь помогло. Я собирался поговорить с тобой, только позже.
– К тому же, это необходимое условие, – добавляет Кас. – Мы нашли заклинание, которое позволит объединиться. Но для этого нужен катализатор, человек или другое существо, гармонично сочетающее в себе три сущности. Это ты, Сэм.
– Подожди, Кас, как объединиться? – уточняет Сэм.
– Я имею в виду, мы физически не сможем причинить вред друг другу, даже если захотим. Не увидим в этом необходимости. И, теоритически, станем сильнее духом. В древности этот текст использовался для примирения воинствующих племен.
– Понятно. Допустим, твой текст сработает, что потом, как это поможет нам победить Войну на огненном коне?
Кас устало трет лоб, нахмурившись.
– Всадники – создания одинаковые, с равными возможностями. В каждом из них есть что-то от другого, и в то же время своя, преобладающая сторона. Голод, к примеру, почти всегда сопровождают войны, болезни и смерть. Они могут влиять друг на друга, но не могут нарушить очередность и, скорее всего, не могут один другого уничтожить, в этом их суть немного походит на то, что случится с нами после объединения. Они созданы как единое целое. Вероятно, только так их и можно убить. Но стоит попытаться обезвредить всадника, нейтрализовав его силу. Отрубить одну голову гидре… Существует парный объединению текст, он действует на уже сформированную связь, отменяя ее. Создавая стократно усиленный созидательный эффект во вне.
На время в комнате воцаряется тишина.
– Да ты полон сюрпризов, - вворачивает Дин.
– Я подключил всех ангелов, которые пошли за мной, к поиску решения. Не уверен, является ли оно действенным.

– Сработало? – тихо интересуется Абаддон, закончив читать.
– Не чувствую никаких изменений. Давай, засвети-ка мне в глаз, – буднично предлагает Дин, обернувшись к Сэму. Тот смотрит на него странно, будто без всякого выражения, совсем не так, как должен бы, по ожиданиям Дина. Словно вообще не понимает, о чем идет речь. И ничего не говорит. Так продолжается полминуты, потом он просит:
– Теперь попробуй ты. Только не бей в живот.
Ничего не происходит. Дин не то чтобы не может двинуться с места, поднять руку и сжать кулак для удара, или испытывает страх навредить Сэму, просто мозг воспринимает его слова как, например, рассказ о многообразии видов полевых цветов на канале Дискавери. Не будешь же бить телевизор, он ни в чем не виноват. Кастиэль складывается пополам от хохота:
– Жаль, вы не видите свои лица, – утирая выступившие слезы белоснежным платком, выдает он. Дин сто лет не видел его таким. Вообще никогда не видел. Стало быть, человечность благотворно влияет на чувство юмора.
– Кас, тебе надо больше отдыхать. Недосып, говорят, провоцирует неадекватные эмоциональные всплески. Ну-ка, двинь Сэму в живот для завершения эксперимента.
– Бывшей ангел выпрямляется, но не более того. Живот Сэма сохраняет неприкосновенность.
– Сработало, – резюмирует Дин.

В утро, на котором закончился их отмеренный на подготовку срок, Дин спотыкается и подворачивает ногу, потерявшись в сгущающемся красным удушливом мареве. У домов кренятся крыши, идут трещинами и рушатся ветхие стены, погребая под собой не успевших уйти людей. Под копытами незримого коня земля бугрится и смешивается, словно крем для кровавого торта. Он стоит рядом с другом, братом, с союзником за спиной. Ангелы заслоняют их полупрозрачным куполом энергии от обломков рушащегося мира; тонкие границы мерцают спектром, отрезая звуки снаружи, искривляют пространство оптической линзой. Сэм раскидывает руки в стороны, когда Абаддон размеренно и четко произносит простые фразы заклинания, звучащие в вакууме тишины камерным эхом. На мгновение мир замирает в одной точке, а после стремительно приходит в движение, распрямляясь, стряхивая и рассеивая разрушительную мощь всадника, как горсть пепла.

Кто-то бьет Дина по щекам, он открывает глаза и видит лазурно-синее небо. В воздухе разливается чистый запах дождя.

@темы: Шестнадцатый круг

---

Охотники!

[qazanostra]

Уже в эту субботу выкладка! Мы же победим Всадников, правда?

Код баннера.

<div align="center"><a href="http://spnbrothersinarms.diary.ru/"><img src="http://s6.hostingkartinok.com/uploads/images/2013/10/8182448ae8347fef7fd683eef5b9f7db.jpg"></a></div>

@темы: Организационное

---

Охотники!

[qazanostra]

Ну и задачку задали нам Всадники Над спасением мира придётся попотеть. Но не вешаем головы! Впереди три недели на то, чтобы спалить ко Всеобщей матери этот Апокалипсис!

Код баннера.

<div align="center"><a href="http://spnbrothersinarms.diary.ru/"><img src="http://s3.hostingkartinok.com/uploads/images/2013/09/95fba9826a602c84b0191ac583515cf3.jpg"></a></div>

Дедлайн 5-6 октября.

На крайний случай у нас всегда есть Бункер, и мы можем там отсидеться

@темы: Организационное

---

Деанон!

[qazanostra]

А чего тянуть-то? Всадники выложились, теперь Охотникам ныкаться по углам и решать проблемы А Всадники - велкам в пост! Снимайте маски!

@темы: Организационное, Деанон, Шестнадцатый круг

---

Ничего личного

[spn_guest]

Смерть

В глухом мрачном костюме, с массивной тростью в руках, пасмурным осенним полднем из роскошного бледного Кадиллака на обочину тротуара городка N. ступил Смерть.

На Смерть с разгона налетел глупый и дерзкий молодой ветер, закружил вокруг хищной птицей. Не прошло и полмига, как Смерть пригвоздил наглеца к земле тростью, чуть надавливая ладонью на червленое серебро набалдашника. Нанизанный на острие, от боли и ужаса ветер вскрикнул. Даже не пытаясь вырваться, задышал натужно и хрипло, застонал, вымаливая у Смерти прощение.

Смерть неспешно и невозмутимо приподнял трость, отпуская ветер на все четыре стороны.

Свободный, ветер метнулся в небо, но опомнившись, замер и пал перед Смертью ниц.
Покорно целовал он полы черного пиджака Смерти, не застегнутого ни на одну пуговицу, срывал с деревьев листву – потускневшие, пожелтевшие от времени монетки, и стелил их ковром ему под ноги, а потом без оглядки умчался прочь – далеко-далеко, за теплое синее море, жалеть себя, баюкать в душистых травах свою рваную рану.

***
Смерть шел по широкой улице, к лучшей в городе и, пожалуй, во всем штате пиццерии. Он намеревался съесть пиццы.

Сияющие стекла окон и витрины магазинов отражали скелет, укутанный с ног до головы черным плащом с капюшоном.
Скелет держал в руках огромную косу с темным зазубренным лезвием, что одним концом бороздило небо, а другим – острым, как жало, резало землю.

Мальчишки, играющие на детской площадке в войну, размахивающие пластиковыми пистолетами, бегающие между горками и песочницами с дикими воплями « убит, ты убит, смерть тебе!» внезапно забыли об игре, остановились, стихли, смолкли и замерли, во все глаза глядя на идущего мимо них Смерть. Они не знали, кто этот незнакомец и даже не могли догадаться, кем он был, но всех их, разом, охватило предчувствие непоправимого несчастья. Самый маленький из них не выдержал и заплакал, испуганно зажимая ладошкой рот.

Этот рев подхватили младенцы всего города, и взволнованные этим безутешным ревом матери не могли их успокоить.

Смерть слышал этот плач, плач всех, и плач каждого ребенка в отдельности, но горше и тише всех плакала больная девочка, одиноко лежащая в пропахшей лекарствами безликой комнате сиротского приюта. Неизбывная тоска давным-давно поселилась в ее сердце, и просила она неизвестно кого – « заберите меня отсюда, пожалуйста, я не могу больше жить одна».

Смерть решил - она будет первой.

Он обвел взглядом невидимых людям Жнецов, что усеяли, облепили город, словно терпеливо ждущие своей трапезы жирные смоляные вороны, и выбрал среди них Тессу.
Жнец слетела к девочке, приняв облик светлого ангела. Протянула ребенку ладонь, нежно позвала за собой. Ласково погладила ее тонкие, прозрачные и звонкие, как нотки «соль» пальчики, пообещала, что ей никогда больше не будет больно, и никогда – одиноко.
Следуя за девочкой, будто взявшись за руки в смертельном хороводе, вечным сном уснули все дети города.

Смерть шел, отстукивал тростью танго смерти.
Один из ударов древней палицы насторожил недавно окотившуюся в подворотне кошку.
Почуяв Смерть – все кошки его чуют, несмотря на свои девять жизней – она зашипела и прыгнула вперед, на Смерть, прикрывая собой котят, но тут же упала замертво.
Один из Жнецов подхватил кошку на руки, и она тут же отправилась в Рай. Смерть искоса, бегло взглянул на Жнеца, запоминая его имя, крепче перехватил рукоятку трости. На его пальце сонно зевнуло, широко распахивая беззубую плоскую пасть, кольцо.

Проходя мимо церкви, Смерть увидел двух очень пожилых по человеческому времени леди. Он кивнул им, обещая скорое и близкое знакомство. Одна из них не стала утруждать себя ожиданием и тут же умерла от разрыва сердца. Вторая леди, будто обезумев, закричала, запричитала, в молитве призывая Бога.
Смерть уверил ее:
– Он тоже смертен. Когда-нибудь я заберу и его, и вы встретитесь с ним, по- настоящему.

Люцифер ждал Смерть в пиццерии, за дальним столиком, покрытым клетчатой скатертью, пряча за пряным сырно-грибным жаром свое адское пламя, сжигающее его временный сосуд и падшую душу сосуда, и пеклось это все, что раньше было человеком, изнутри - на медленном огне, как сырое тесто, лопаясь и прорываясь пузырями.
– Здравствуй, Смерть, – Люцифер встретил Смерть стоя.

На столе перед ним лежала карта, на которой красным - Смерть понял, что это кровь - дьявол отметил путь смерти.
– Я впечатлен… - дьявол не договорил, взгляд его метнулся к оковам на запястьях Смерти, а потом Люцифер насмешливо прищурился, всматриваясь в его узкое острое лицо, просчитывая в уме возможные варианты будущего, что плодились в пространстве и времени, ведь Смерть и реальность – вещи несовместимые.

– Неплохо придумано, – продолжил Люцифер, – заманить Винчестеров в ловушку и поставить печать смерти на наши с Сэмом отношения в этом Богом забытом городке.
Смерть чуть прикрыл глаза. Пауза длилась долго.
Люцифер терпеливо ждал – даже ему не хватило смелости поторопить Смерть.
А потом Смерть заговорил - ровно и терпеливо, именно так поясняют прописные истины глупому ребенку:
– Я здесь только потому, что местный пиццайоло хорош, а не потому, что ты что-то там себе вообразил.
Винчестеры прибудут, как только соберут в одно целое все свои газетные вырезки и додумаются состыковать смерти в разных городах в одну восклицательную линию.
А теперь - уходи. Перед началом работы я хочу насладиться пиццей. И одиночеством.

– Ухожу-ухожу, – Люцифер отвесил Смерти низкий шутливый поклон. На его щеках разлился огонь, как сбежавшее из кастрюли густое варево со жгучим красным перцем. – У меня одно пожелание: подари Дину смерть, но не раньше, чем Сэм скажет мне «да». Может быть, потом я его воскрешу – когда мне станет скучно.

Смерть заказал себе большую грибную пиццу, попросив сдобрить ее настоянным на базилике ароматным кетчупом, чтобы заглушить разлитый в воздухе отвратительно воняющий Адом липкий запах серы.

На вид пицца была прекрасной, дышала живым хлебным духом, горячая и спелая, как маленькое солнце.
– Спасибо, – Смерть взглянул на официантку, растянув узкий серп губ в кривую улыбку, и это было последним, что она в своей жизни видела. – Ничего личного, – сказал он, и это было последним, что она в своей жизни слышала.

***
Звеня цепями своих оков, Смерть ел пиццу. На вкус она была превосходной.
Поджидая Винчестеров, он слушал кладбищенскую тишину, смотрел в окно, на бесконечное колесо дороги, а в мертвом городе усердно трудились Жнецы, собирая обильную жатву.

---

Едем!

[spn_guest]

Голод

Смерть всегда был зазнайкой.
Еще с тех незапамятных времен, когда голод был Голодом. Когда все до единого континенты лежали под пятой четырех всадников – люди дохли, как мухи, тысячами: от голода, болезней, бесконечных кровопролитных сражений. Смерти оставалось только собирать урожай. Да и то не своими бледными руками – под рукой отирается стайка безотказных жнецов.
Чего стоит Смерть без них троих?
Пустышка.
Только и может, что держать надменный вид да обещать пережить самого Бога.
А на деле сам отдал людишкам перстенек. Кольца-то к ним вернулись – сколько веревочке не виться… Забрав перстень, Всадника можно ослабить, лишить на время силы, но нельзя убить. Чтобы убить – нужно было постараться. И не людишкам знать, что надо делать для этого.
Не будь Смерть одним из Всадников, трое остальных уж разобрались бы с предателем. Следовало еще добраться до Люцифера, который дернул их зазря, а сам свалился в клетку. Да и человечишкам, отрубившим пальцы мясным костюмчикам авторства Люцифера, хотелось задать пару вопросов. Буде они еще живы.
Но сперва – утолить голод.
Времена пошли не те. Лишь только кое-где остались те, кого мучает тот самый, первозданный голод. Кто делит горстку зерна на три дня. Чьи животы раздуваются от недостатка, а не от переизбытка.
Деликатес.
Но кто бы мог подумать в те незапамятные времена, когда люди всерьез рисовали всадников верхом на кривоногих лошадках и ждали прихода классического библейского Апокалипсиса, что сейчас будет даже сытнее. Чем сытнее человечеству – тем сытнее всадникам. Люди стремительно плодятся, охотно разносят вирусы с континента на континент, воюют не мечами, а ядерными боеголовками. Голод тоже не в обиде. Этому, современному, мясу никогда не бывает вдоволь. Они не радуются куску хлеба, а хотят намазать его маслом. Они жаждут и алчут. Вина, изысканных яств, наркотиков, игр, развлечений, плотских утех, золота. Больше, больше, больше, еще больше. С каждым годом – все острее голод.
Раздолье.
Голод питался их голодом. Утолял свой. И тоже хотел большего.
Ему не нужны были помощники. Сейчас – нет. Демоны – люциферовы прихвостни – пусть гниют в аду. В этот раз – они сами. Он сам. Дрожа от возбуждения, Голод нащупывал ниточки, ведущие его к тем, чьи голодные, алчущие души насытят его. И пробудят еще больший голод, и утолят его. А он – разожжет голод в них. Подкинет поленьев в этот костер. Пока то, основное, главное, не выйдет на первый план и не сожрет каждого из слабых, податливых человечишек с потрохами. Не заставит упиться до смерти, наесться до смерти, налюбиться до смерти, наиграться до смерти. Каждому свое. Их гибнущие в корчах голода души принесут ему наслаждение – утолят собственный голод.
Круговорот.
Пока не останется никого. Пока не соберут свою жатву он, а также братья Война и Чума. А Смерть – зазнайка и посредник – не отволочет их души Богу ли, Дьяволу ли или его представителю в Преисподней. Это Голод не волновало. Он предвкушал.

***

Голод въезжает в городишко на рассвете. Похрустывает первая предзимняя наледь, гулко воют чуткие собаки, дыбят спины коты, смолкают птицы. Люди спят. Слабейшие уже ворочаются в постелях, причмокивают губами, сладко улыбаются в предвкушении.
Ниточки натягиваются, звенят в стылом воздухе.

Пятилетняя Джулия. Она очень, очень-очень любит конфеты. Шоколадные, с карамельной начинкой. Особенно с карамельной. Ее мама думает, что Джулия не знает, где лежит целых три килограммовых пакета. А Джулия знает. Она увидела, как мама прячет их в шкафчике над столом – за банками с кофе. И она проснулась раньше, чем мама. Выскользнула из кровати, прошлепала босыми ногами по полу, прокралась тихонечко в кухню, приставила деревянный стул…

Тридцатилетний Питер. Он очень, очень-очень любит марихуану. Особенно марихуану. Вчера ему повезло – удалось прикупить двухнедельный запас у проверенного человека. Хороший товар. Еще не открывая глаз, Питер слепо шлепает ладонью по прикроватному столику, где с вечера осталась скрученная сигарета…

Сорокатрехлетний Джон. Он очень, очень-очень любит виски. Особенно виски. Больше жены. Жены-то у него уже и нет. У Джона хорошая работа и припасенные на барном столике бутылки. Проснувшись, Джон трет опухшие после вчерашнего глаза, встает и идет к столу, не поддавшись слабой мысли о том, что ему через два часа нужно быть на работе…

Двадцатитрехлетний Стивен. Он очень, очень-очень любит компьютерные игры. Живет один и проводит за ними ночи напролет. Он еще не ложился – и уже не ляжет. Он не будет есть и пить до тех пор, пока сердце не запнется и не остановится, а ослабевшая рука не выпустит мышку. Стивен смотрит красными глазами в монитор и щелкает, щелкает, щелкает…

Тридцатилетняя Милена. Она очень, очень-очень любит чипсы и орешки. Особенно их. Мечтает похудеть, но не может перестать их есть. Позавчера она купила сразу много. Милена просыпается от голода, чувствует, как сильно сосет под ложечкой, и почти бежит в кухню, оскальзываясь на кафельном полу…

Ниточки натягиваются, звенят в стылом воздухе.
Пока слабые.
И дети.
Потом пойдут те, кто сильнее.
Не устоит никто.
Голод улыбается и жмурится от яркого в безоблачном небе восходящего солнца. Предвкушает.
Если бы он управлял Преисподней, то его Ад был бы очень прост – каждый грешник целую вечность получал бы то, что любил при жизни сильнее, чем Бога, который придумал глупые правила.
Чревоугодник обязан был бы только есть. Изо дня в день, из вечности в вечность. Только есть. Только. Есть. Без права остановиться и заняться чем-то еще. Без права на пощаду. Без смерти и воскрешения. Есть. Всегда.
За прелюбодеяния – вечный секс. Без перерыва и передышек. Вечность.
Наркоманам – наркотики. Без кайфа. Огнем по вене. Вечность.
Игрокам – вечная игра.
Попробуйте играть вечность. Без перерыва.
То-то же.
И не нужно тратиться на котлы и поддержание подходящей Аду температуры.
Голоду казалось, что это отличная мысль.
Он был бы доволен. Наблюдал.
Но Преисподней управляет не он – и может оставить свои идеи при себе. И предвкушать. Не отвлекаясь.
Он чувствует себя так, как будто очень долго – вечность – не дышал, и делает прямо сейчас первый вдох. Наполняет несуществующие легкие свежим, чистым воздухом.

Звенят ниточки, хрустит предзимняя наледь. Хрустит. Голод открывает глаза и оборачивается на звук, посмевший нарушить его уединение.

---

Едем!

[spn_guest]

После 8-го сезона

Война

Он пришёл в полном праве.
В силе и славе. С кровавой короной на челе.
Конь под ним – пожар, и могучи его раскалённые копыта. Где ступает огненный зверь, пылает земля, хвост же его и грива – дым горящего человеческого жилья.
Ужасен оскал зверя, но улыбка Всадника – ещё страшнее. В ней собрана единственная суть Войны: убивай. Парадный, по линейке, строй солдат, сияние орденов, чудовищные молебны «за победу нашего оружия», газетные истеричные сводки, восторг взыскующих славы юнцов и деловитость ветеранов… Фальшь! Фальшь!
На самом деле это всё – отражения улыбки Первого Всадника Апокалипсиса.
Убивай. Иначе убьют тебя, иначе сожгут твой дом, иначе твои дети никогда не родятся, иначе погибнет всё, что тебе дорого. Убивай, ты в своём праве, можно, попы отмолят, война же, только трус не взял оружие, таких девки не любят, да и девки тоже с нами, у нас равноправие, бля, людей развелось дохера много, останутся самые сильные, и они-то заживут!.. Мы заживём. Я заживу! Я! Меня ведь никогда не убьют, потому что я убью первым.
Улыбается Всадник. Ненасытную саранчу несёт по полям вместе с пороховой гарью, вода в реках горька от трупного яда, и слёзы вдов пахнут полынью.
Трубача только нет, мёртв Габриэль, да ничего, обойдёмся ударными. Дробь автоматных очередей, синкопы взрывов, контрапункт рушащихся зданий – сойдёт.
Всадник даже хохотнул над собственной шуткой.
Светоносный наглец ошибался. Не нужны никакие вирусы. Зачем костыли здоровому? Вся эта гниль, дикая свирепость и желание перегрызть глотку ближнему своему – в каждом человеке. Нужен только повод. Только проколоть нарыв, чтобы хлынуло.
И ещё важен масштаб. Да, размер имеет значение. Чтобы никто не мог считать себя не у дел. Чтобы никто не смог отсидеться в норе или на дереве.
А для этого сначала нужно слегка подкормить костерок, немного совсем, пока количество пролитой крови не перейдёт критическую отметку. Как перейдёт, уже можно расслабиться. Дальше война становится личным делом и заканчивается только под могильной плитой последнего солдата.
У Всадника было много наработок по этой теме, и некоторыми он гордился по праву. Но в этот раз собирался попробовать кое-что принципиально новое.
Сумасшедший Божий писарь с комплексом неполноценности сделал ему царский подарок. Падшие ангелы – идеальный враг. Несколько обгорелых пернатых, которые в шоковом состоянии начали убивать всех, кто к ним приближался – больше не надо. Профессиональные кликуши взялись за дело грамотно и чётко, раздувая число жертв и убийц, расписывая могущество и жестокость ангелов, хотя те просто не помнили себя от боли и страха… Идеальный враг. Падшим мог оказаться любой человек. Диверсанты Абадонна шастали по земле почти открыто, небрежно маскируясь чужими перьями.
Всё шло как надо. Уже уничтожили деревеньку в Черногории под предлогом того, что там скрывались падшие. Уже родственники погибших в этой деревеньке спалили сербский посёлок ответным рейдом, не изыскивая дополнительных причин. Уже церковники, к которым Первый Всадник издревле питал нежнейшие чувства, сцепились насмерть по поводу того, из-за греховности какой именно конфессии слуги Божьи стали исчадиями ада. Выжившие исчадия, стремительно зверея, объединялись в боевые отряды.
Но этого всё ещё было недостаточно. Наносной слой так называемого гуманизма истирался неравномерно и медленнее, чем хотелось бы Войне. Он знал, что некоторые люди укрывают общипанных ангелов, а в некоторых местах бывших крылатых вообще хорошо приняли… Непорядок.

Первый Всадник спешился. Оценил оформление.
Неплохо. Алые сполохи заката рассеиваются в пыльных небесах причудливыми фигурами. Жемчужно-серый пепел под ногами перемежается участками оплавленного грунта. Здесь разорвалась первая баллистическая «СС Сатана», пока что без ядерной боеголовки. Пока что.
Вообще он ценил антураж, недаром же места побоищ назывались театром боевых действий. Своей слабости Война слегка стеснялся, но отказаться от всех этих лент, плюмажей и аксельбантов не мог.
Он остановился на краю воронки и носком кованого сапога столкнул вниз небольшой камень. Три человека, находившиеся на дне искусственного кратера, повернули головы на шум. Двое из них неуклюже поднялись на ноги. Сверху они казались ещё меньше, чем на самом деле. Маленькие, жалкие, с локтями, скрученными за спиной, как положено пленным на войне… Жаль, что ещё один удрал за край. Первый Всадник в очередной раз подумал, что только по нелепой случайности этим пигмеям удалось остановить конец света в прошлый раз. И ещё из-за невероятного самомнения Люцифера, который посмел запихать их, четверых Всадников Апокалипсиса, в бренные людские тела. Сейчас-то Война пребывал в своём истинном обличьи, и отобрать у него хоть перстень, хоть что ещё, было бы весьма затруднительно.
- Чего надо? – хмуро спросил человек со дна воронки.
На этого зеленоглазого наглеца Первый Всадник возлагал особые надежды. Это был его человек, человек войны. Непокорный, неутомимый и упорный Дин Винчестер. Дерзкий взгляд, хотя равная рана на рёбрах не может не доставлять неудобств.
- Предложить кое-что, - чудовище в кровавой короне присело на край обрыва. – Коротко, по сути, а то некогда мне, война идёт.
И снова усмехнулся собственной остроте. Усмешка вышла под стать каламбуру: неудачная.
- Наша сказка хороша, начнём её сначала, - устало произнёс самый высокий из людей в яме.
Ему было плохо настолько, что он даже не привстал, а только повернул голову. Надо будет одолжить у Чумы что-нибудь стимулирующее для этого красавца, иначе долго не протянет. А малыш Сэмми должен быть в строю. Привычка к борьбе у него, можно сказать, в крови. Сэм всю жизнь воюет сам с собой, и его опыт наверняка окажется чрезвычайно интересным.
- В вашей сказке начнётся новая глава. Моя. Это будет жутко эпичная глава…
- Переходи к делу, сукин сын.
О, а вот и третий голос подал. Неплохо держится, как для бывшего ангела. Большинство павших коллег на его месте уже начали бы беситься от непривычной боли в вывернутых руках, ведь у него ещё и ключица сломана. А кто не взбесился, впал бы в прострацию. А этот ничего, спокоен, по крайней мере, внешне. Успел выработать иммунитет? Сказывается длительное общение с людьми? Без разницы, впрочем. Тот же Чума просил оставить ему это нелепое создание для каких-то тошнотворных целей. Ничего личного, говорил, чистая наука. Ага, совсем ничего. И отрезанный палец – это ничего. Ладно, надо посмотреть-подумать, пока не настала очередь нашего Третьего, на коне гнойной масти, командовать парадом.
- К делу так к делу. Этот Апокалипсис не остановить никому. Потому что он начался сам по себе. Не трубила Иерихонская труба, не ломал печати Люцифер. Просто количество сдерживаемого дерьма во человецех перешло в качество. Эту войну люди позвали сами, они не могут без меня, они теряют смысл жизни. Они так долго ждали повода хорошенько подраться, что остановиться просто не смогут. Слишком много славного оружия в мире, слишком сильна жажда убийства, слишком хорошо люди готовы ко мне, чтобы кто-то мог выиграть эту войну. Ангелы были только поводом. Даже если их истребить до последнего, ничего не закончится. Скоро, совсем скоро от меня не будет спасения даже в Антарктиде. А за мной идут остальные, и Всадник Смерть заберёт последнего человек с лица земли скорее, чем настанет весна следующего года.
- Люди не дадут себя так просто уничтожить, - покачал головой Дин. – Они умнее, чем ты думаешь.
- Уничтожить – не дадут, но в том-то и дело, что они уничтожат себя сами. Никто не победит.
- Так вы же к этому стремитесь, разве не так? Что ты хочешь от нас, если всё катится к желаемому результату своим ходом? – длинная, сложная фраза сбила Сэму дыхание, и он без сил откинулся на оплавленную стену ямы.
- Мне скучно, - признался Первый Всадник с обезоруживающей откровенностью. – Зачем воевать, если никто не победит? А я хочу, чтобы кто-нибудь победил. И вы должны это обеспечить. Я отпущу вас с тем условием, что каждый – только отдельно! – соберёт вокруг себя силу, организует и направит в бой. Кастиэль, само собой, объединит падших, Винчестеры поделят людей. С вашими талантами… за вами пойдут охотно, ибо вы будете видеть цель.
- Мы не будем воевать друг с другом, - бывший ангел первым сообразил, к чему клонит Всадник. На его тёмном от грязи и синяков лице вспыхнул гнев.
Война даже залюбовался. Нет, не отдаст он такого бойца этому гнойному живодёру. Такой самому нужен.
- Будете, - сказал он, - если захотите, чтобы выжил хоть кто-нибудь. Один из вас троих точно выживет, а один из трёх – это уже тридцать три процента. Если откажетесь, я просто засыплю эту яму землёй, хорошо утрамбую и заровняю. Будет ноль процентов живых в вашем маленьком коллективе, а мировая бойня будет катиться дальше к полной гибели человечества, как только что справедливо заметил Сэм.
Всадник притопнул, и крошево из земли, стекла и камня хлынуло в кратер, засыпав стоящих людей до колен, а полулежавшего Сэма – до плеч.
- У тебя ничего не получится! – выкрикнул старший Винчестер, пытаясь выбраться самому и стряхнуть хоть часть сыпучей дряни с младшего. – Я не буду драться с братом! Никогда!
- Значит, подождёшь, пока его убьёт твой дружок. Или подставишься сам, тут уже свобода предпочтений. Поймите, глупые, вы должны дать шанс себе и человечеству сохранить хоть что-то. Любое что-то на бесконечность больше, чем ничего. Вы же и так готовы погибнуть друг за друга… Сделайте вашу смерть осмысленной.
- А если мы объединимся против тебя? – спросил Сэм, вяло ворочаясь в крошеве. Ему было безразлично, где лежать, но Дин так бился, без рук откапывая его из-под завала, что надо было помочь хоть немного.
- Против кого, дурачок? – ласково спросил Первый Всадник. – С войной воевать нельзя. Можно только с людьми. Кого бы вы ни выбрали моим воплощением, это всё равно будет человек. И раскол в рядах неизбежен. Нет, ребята. Чтобы победила жизнь, вам придётся драться друг с другом. До конца, без поблажек. Или умрите сейчас. Выбирайте. Можете посовещаться минуту-другую.
Они смотрели снизу вверх на чёрную фигуру Войны в кровавой короне, они видели в отдалении (но не так далеко, как хотели бы) высушенную тень Белого Голода и Чуму, на восковой личине которого проступали алые язвы. Смерть медлил появиться, но его тяжёлое дыхание насыщало самый воздух.
Им опять надо было выбирать.